Монстр

– Здесь тоже ничего, – сообщила она, откладывая планшет. Серый флисовый свитер, выданный ей на складе Справедливости, был настолько огромным, что Майра в нем буквально утопала. И теперь она утопала в нем с глуповатой улыбкой на обкусанных губах. – Ее нигде нет, Джун. Понимаешь, что это значит?

Джун медленно кивнул, опять уставившись на свой экран. Утром Хейли взломала общую базу данных больниц и моргов, и имена погибших за последние дни стали доступны Справедливости. В списках павших на площади Единства Джун нашел Дэрила, одного из дурацких близнецов с первого провального митинга «Друзей кинетиков». Кажется, ему он тогда зарядил в челюсть. Мысль о том, что этого наглого, самодовольного парня перемололо в фарш, заставила желудок сжаться.

Около двух десятков последних записей в таблице составляли «Неизвестные». Джун не исключал, что Сонми среди них, но Майра выглядела столь воодушевленной, что он не решился разрушить ее обнадеживающую теорию о том, что Сонми выжила, что она сейчас в больнице с десятками раненых и ждет, пока ее найдут. Но он видел, как хрупкое тело Сонми билось о металл, видел ее нелепо постриженные розовые волосы, слипшиеся от крови, и неестественную позу, в которой она застыла. Если бы Майра видела то же самое, ей бы и в голову не пришло настраивать себя на счастливый исход.

– Она бросила меня перед протестом, – сказала Майра, откидываясь на спинку стула. В столовой кроме них сейчас никого не было, и только тихо гудевший в углу генератор нарушал тишину. – Сказала, что я больше ничем ей не обязана. Что моя забота ее душит, а я ее ограничиваю.

Почувствовав острое желание поддержать Майру хоть как-то, Джун сказал:

– Необычные заявления от той, что обклеивала окна плакатами, лишь бы света белого не видеть.

Губы Майры дрогнули: она попыталась улыбнуться. Попытка провалилась.

– Я не знаю, как мне теперь жить, – выдохнула она. – И если она жива… и если ее… – Майра напряглась. – Больше…

Джун подался вперед, положив ладонь на ее стиснутый кулак.

– Все образуется, Май. – Он тщетно постарался придать голосу уверенности.

Майра помотала головой и убрала руку. Вряд ли она почувствовала фальшь. Просто в мире существовало множество вещей, которые не становились проще или понятнее благодаря нескольким ободряющим словам. Некоторое время Майра понуро рассматривала исцарапанную столешницу и наконец произнесла:

– Когда ваш главный будет опять собирать добровольцев для зачистки ярусов, я вызовусь.

– Нет, – вырвалось у Джуна. – Ты кинетик, это значит…

– Это значит, что я буду полезна. Многие кинетики ведь примкнули к вам. Продвижению вверх по ярусам Справедливость обязана именно им. Так что…

– Не будь дурой, – оборвал Джун. Рассуждения Майры не вызвали в нем ничего, кроме злости. – Ты не представляешь, о чем говоришь. Пока мы тут законсервировались и ждем не пойми чего, на уровнях идет настоящая война. А на войне умирают, Майра.

Она, казалось, пропустила мимо ушей его грубость.

– Это не самое страшное. Я не могу оставаться в стороне, Джун. Я привыкла защищать. Если не Сонми, так хоть… свободу и революционные ценности.

Она наконец усмехнулась. Свобода и революционные ценности не значили ничего, если их нельзя было разделить с Сонми. Усмешка погасла так же стремительно, как и зажглась.

– А если ее действительно больше нет… – Она пожала плечами, а на лицо, бледное и изможденное, набежала тень. – Я не умею жить без нее. Может, и не придется.

* * *

Ожидание неизвестности и правда убивало. И если Майра рвалась в бой, чтобы заглушить все то, что происходило у нее в душе, Джун хотел другого. Во-первых, от его мозгов толку было больше, чем от мышц, и Лут уже несколько раз туманно обещал ему скорую возможность их использовать. Во-вторых, он не желал снова отнимать чью-либо жизнь.

Да, он исполнил свою давнюю мечту – вышиб Воронову мозги. Но через несколько дней к нему пришли кошмары. В них Алистер оставался в живых; в них он, неожиданно завладев силой того кинетика с площади Единства, забивал до смерти Кайтен… Снотворное не помогало: оно не только не прогоняло сновидения, но еще и не позволяло проснуться, когда кошмар становился совсем невыносимым.

Джун понимал, что жить с чьей-то смертью на совести и не должно быть легко. Пока отнятая жизнь для него остается тяжелой ношей, пока он видит эти ужасные сны и просыпается в холодном поту, для него еще не все потеряно. И возможно, в следующий раз, когда судьба поставит его перед выбором – убить или пощадить кого-то – он не дастся проще. Джун запретил себе вспоминать детали: тогда слова «я застрелил Алистера Воронова» снова обретали всю полноту смысла, и по их следам приходила неизменная волна тошнотворного ужаса.