Читаем Монстры полностью

Естественно, любое немыслимое сочетание двух, трех и более предметов, вернее, обозначений нескольких элементов чего-либо за пределами их обычных сочетаний, вне их физики, и есть в общем смысле метафизика. То есть намек на некую иную связь и пространство этой связи, что есть обман, но недоказанный и в принципе недоказуемый. Особенно если это обозначено высокой серьезностью, без ужимок и кривляний осознающих себя, свою лукавость, подлость и ограниченность откровенных абсурдистов.

Есть немало умельцев обоих родов метафизики и как бы метафизики и у французов, да и у нас. Они мужественны и нельзя не быть покоренными их мужеством. И я был в меру мужественным. Я многажды исправлял эти писания, пытаясь приблизиться ко все большей адекватности неведомо чему – да так вопрос и не ставился. Надо было быть просто и однозначно адекватным. Но каждый раз приближаясь к этой вот адекватности, я не мог понять ни смысла, ни направления, ни реальности этих исправлений, кроме самой страсти, как и момента первого написания, т. е. момента первой адекватности.

* * *

Когда графин в своей прозрачности совпадает со своим ангелом

И мечется по обе стороны простеганной границы и различения

Я разрезаю пополам буханку хлеба и отдаю им грубую зазубренную

линию разреза

Как шов Хомы Брута

Невозможный к переступанию ни одной себе в самой себе положенной

сущности

* * *

Если мое тело на столе, где проигрываются онтологические ставки

То что значат ваши кости канонизирующих параллелей

День как вода начинается лишь однажды

И первый, его покидающий

Дает боковые сигналы приращения, либо прекращения

поступления смысла

* * *

Пространство скрученное ежовым жгутом

Ровно горит в воске телесного представления

О моем явлении городу

Чья это раскидывает по ветру черные кофейные зерна ужаса?

А его складки?

Они покойны – моя душа напечатана на их имени

* * *

Перелет с куста на куст

Поименованный страстью

В честь вытягивания красного шнура

Из трубчатой кости оси времени

Обладает неосязаемой чистотой пуха и выпадающей из ничего

бархатной тряпочки

И первого мига континуума умирания

Проведенного вертикально вдоль невидимого всего

* * *

Покуда ртутный шарик переливающейся темноты

Шевелится на блестящей, покачивающейся облачности моего честного

внимания

Знак опасения пересекает по диагонали

Открытую напастям пунктирную часть повествования

И только тяжесть капли всего, собравшегося с собой

Отсекает по краям различения месть различающего

* * *

Возле дерева сам в себе таится призрак несовершенства

Отживаемый змеиным способом

И где ему найти себя в наготе

Как не в зазоре

Между перелетом птицы с ветки на подоконник

И на миг закрытым облаком мерцающих именен

Обволакивающих ее

* * *

Я уже различаю инвентарий изоморфизмов

Морского прилива

И отлива гласных

Среди взаимопереступающих массовидностей

И знак несущественности фатального происшествия

И посему присутствующего сразу везде

В виде предваряющей целостности

В смысле: Поздно! – посему нет и разницы

* * *

Единицы внедрения керосина

В швы, перекидывающие десятые, двадцатые, тридцатые и сороковые

доли столетий

Являются, может быть, единственными элементами системы

таксономии

Совместимой с подобным же

Являя в сумме хроматическую роспись истории вселенской

отрешенности

<p>Недетерминированная анигматика</p></span><span>1993Предуведомление

Это небольшое количество стихотворений про то, как в любой точке, если отступить от нахоженной тропинки, моментально проваливаешься в мягкий ласковый, обнимающий, щекочущий мох анигматики. Вот что ни возьми, ну буквально все, возьмешь чуть неловко – и сразу непонятно что, в отличие от заранее задуманной ритуальной или логически-предусмотренной к разрешимости философской анигматики. А здесь просто – не понять что!

                 Слушай, сколько у нас в доме копилок? —                 Каких копилок? —                 Обыкновенных, рыночных! —                 По-моему, две! —                 А сколько должно быть в доме? —                 Я не знаю! —                 Кажется, около пяти! —                 Да нет, хватает обычно трех! —                 Ну, тогда докупим одну и пойдем                 Давай, вырежу тебе жировик! —                 Может, не надо! —                 А зачем он тебе? —                 А тебе зачем? —                 Мне незачем, я просто думал, что тебе неприятно! —                 Мне ничего, но если тебе неприятно! —                 Почему мне должно быть неприятно? —                 Ну, тогда не надо! —                 Как хочешь
Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия