Монстры

Но следующей недели не было. В смысле, неделя-то была. Разговора не состоялось. Александр Константинович буквально через день после той беседы погиб наинелепейшим образом. Было много разговоров в литературных кругах. Сам Ренат узнал о том только через три дня в пересказе Андрея, все время подозрительно взглядывавшего на Рената и время от времени переспрашивавшего.

– Что, действительно, ничего не слыхал? – повторял Андрей, с высоты своего роста пристально всматриваясь в поднятое к нему широкое и вполне невинное лицо Рената.

Случилось же вот что. После разговора с Ренатом, буквально в тот же вечер, в каких-то интеллигентных гостях Александр Константинович вышел на балкон покурить. Или с рюмкой чего-то там спиртного. Или же с рюмкой в одной руке и сигаретой в другой. Никто не предупредил его, что ограда в средней части балкона сломана и прилажена на скорую руку. Александр Константинович, не ведая того, спокойно глядя вдаль, присматривался, словно заметил и различал что-то там. Словно некая плотная фигура шла, даже плыла по воздуху навстречу ему метрах в пяти над землей, прямо на уровне третьего этажа, вглядывась пристально в Александра Константиновича. Впрочем, его это нисколько не удивило. Хотя, кто знает? Кто был там? Кому он успел поведать о смятении, которое, возможно, его внезапно охватило? Александр Константинович подался вперед, пристально всматриваясь в это нечто, привлекшее его внимание или даже поманившее его специальным неслышимым голосом или никем, кроме него, не опознаваемым знаком. Облокотился о центральную неверную часть балконной ограды и рухнул вниз.

Так кончается глава.

П

Начало или, скорее, ближе к середине какого-нибудь уж совсем-совсем другого повествования

Было не разобрать – то ли безумно тесно, тол и необыкновенно просторно. Такое бывает. Но спокойно и ясно. Вдали вздымались, вырываясь, вываливаясь откуда-то снизу, огромные неухватываемые тела. Вернее, клубы пара. Какие-то мощные облакоподобные образования. Но это вдали. Они двигались резкими рывками сразу во всех направлениях, перемешиваясь и снова выделяясь друг из друга. Однако сюда не приближались. У них там было мрачновато. Здесь, на небольшом выделенном месте, все светилось ровным немигающим светом, словно озаряемое сразу со всех сторон, как перебираемое, поворачиваемое и рассматриваемое осторожными пальцами пристального и любовного внимания. Было понятно, что там, вдали, у тех, все тяжко и нечленораздельно. Но сюда доносилось уже в преобразованном виде легкого звона или зудения мелких срединно-июльских мохнатых черно-желтоватых насекомых. Наподобие каких-нибудь медно-металлических непроминаемых цикад. Если бы, конечно, подобные могли здесь завестись, причем в безумном количестве, для производства такого вечно-длящегося и всепространственного мощного, ошеломляющего звучания. Но в местном смягченном виде все выходило ласкающе и легко, как будто несколько даже маслянисто-обволакивающе.

– Ив! – раздался гулкий, всепокрывающий голос, и затем: – Ан! – от него легко вздрогнули окрестности и мелкие предметы, отбрасывавшие мгновенные коротенькие тени, моментально перемешавшиеся, как мелкие мохнатенькие зверьки. Но буквально через мгновение все снова успокоилось. Опять засветилось мягким светом, который изредка перебегали, разрывали, переламывали фосфоресцирующие искорки, излучаемые мелкими изломами крохотных, не ухватываемых глазом в их конкретности и определенности, невинных вещиц.

– Тебе отпускается.

Отвечать было необязательно. Да и вроде бы некому. Да и убедиться в том или подтвердить тоже было некому. Свет пронизывал безвоздушное пространство ровно во всех направлениях, не оставляя в описанных границах ни единого даже потенциального местечка затемнения или сгущения крупной массы.

Среди же монстрообразных облаковидных образований можно было заметить, как некто проходит, ступая невидимой ногой, проминая их, оттесняя или же раздувая, как паруса. Было ясно, хотя и неслышно, что там поднимался дикий вой и скрежетание, досюда, как и раньше, доносившиеся только тонким дребезжащим позвякиванием, обретавшим вид простого однообразного звучания. Так сказать, ровно звучащий фон всеобщего бытия. Под поверхностью, на которой все это происходило и имевшей вид полуската земного закругления, чувствовались силы постоянного роста и прорастания, происходивших как бы самих в себе. Но и превосходивших самих себя.

На границе обитаний почудились две медленно проплывающие фигурки

– Ее не было, – говорил проплывавший пониже и все время задиравший голову к верхнему.

– Была.

– Но я ее не знаю.

– Знаешь.

Все это можно было обнаружить лишь на коротком временном промежутке совсем уже отвлеченным и отпущенным на покой глазом и зрением. Вроде бы пустыня вокруг. Вроде бы желто-серые каменистые пространства. А так-то – все ровно заполнено некими общими, всеобщими вскипаниями и перемещениями.