Монстры

                 Ее какашки и макашки
                 Он тихо выносил на двор
                 Он их рассматривал и нюхал
                 И возвращался не спеша
                 Он приходил – она лежала
                 Он руку клал ей на живот
                 В ее ж руке наоборот —
                 Оказывалось его жало
                 Горячее, она вводила
                 И вскрикивала и лежала
                 Как мертвенькая, и опять
                 Ее какашки и макашки
                 Он тихо выносил во двор
                 По частям

                 Поля затянуты соломой
                 Еще не хлынувших дождей
                 Но словно Янут и Оломой
                 Уже стоящих у дверей

                 Еще прозрачно спозаранку
                 Гляжу на опустевший дол
                 Вдали на круглый холм крестьянка
                 Ложится, выцветший подол

                 Приподнимает и крестьянин
                 Над ней колени преклонил
                 Склоняется как сноп с кистями
                 Христоязыческих времен

                 И в воздухе прозрачно-чистом
                 Согласно ходят вверх и вниз
                 И хоть давно он коммунистом
                 Иль комсомольцем, но всмотрись

                 Не те же ли циклические вздымания и опускания тел
                 и дыханий природных, крестьянских и осенних

                 На тонких эротических ногах
                 Едва держа в руках свой член огромный
                 Вбегает и хватает что попало
                 И начинает удовлетворять
                 Спазмически лишь вскрикивая: Сийя!
                 Тут входит обнаженная она
                 Прекрасная, что можно бы Россией
                 Ее назвать
                 А у него и сил уже нет
                 И поделом

                 Она дрожит – дрожи, родная
                 И он дрожит – дрожи, родной
                 Ты коммунист? – молчи, родная
                 Я коммунист! – молчи, родной
                 А вот уже и отдрожали
                 Сидят – и каждый тих и чист
                 Да вот теперь уже не жаль
                 И пусть он будет коммунист
                 Да и она пусть коммунистка будет

                 Мне тут девчата говорили
                 Что надо будет наперед
                 Расслабиться – и все пойдет
                 Само, а там как раз Гаврилин
                 И подойдет
                 А что тебе Гаврилин, девица?
                 Или к примеру, Птицын, скажи
                 Она давно перерожденцы
                 И ничего уж не докажешь
                 Никому

                 Вхожу, а она словно снег
                 Лежит раскинувшись в постели
                 В какой-то безумной метели
                 Вина, одеяла и нег

                 И в воздухе что-то в руке
                 Вертит и смеясь отвечает
                 Что нету ей больше печали
                 Чем быть от меня вдалеке
                 Врет, наверное

                 Земля то снимет белы трусики
                 То все опять засыпет снегом
                 Но из-под бела черны усики
                 Скользят с томлением и негой
                 И с неба тянется рука
                 Поласкатать – у них пока
                 Еще до живого-то дела дойдет
                 У них все медленно, как у неких слонов вселенских

                 Из-за дома выходила
                 Страшная мудила
                 Тихим взглядом обводила
                 Рукой поводила
                 Огромной
                 Кто ты есть, моя родная? —
                 А я есть одная
                 Всем близкая и родная
                 Сызмальства видна я
                 Отовсюду
                 Я есть Лалла! Я есть Дилла!
                 Я есть Изнисилла!
                 Я есть страшная мудила
                 Жизни злая сила
                 Немереная

Кто-то вроде Терезы

1992

Предуведомление

Это книга живого опыта. Живого метаопыта! Метаживого опыта! Но не дальше и не больше.