Монстры Акслин

Он попытался сфокусировать взгляд, но от боли всё вокруг казалось расплывчатым и мутным. Наконец он узнал Стража Ямы. Ксейн даже не заметил, что тот менял ткань на его спине. Юноша судорожно вздрогнул и закричал, словно перед ним был живодёр, а не человек.

– Не будь таким шумным, рекрут. Тебе это никак не поможет, – сказал Страж, и Ксейн вдруг почувствовал у себя на лице какую-то тряпку со странным запахом. Не в силах задержать дыхание, Ксейн сделал несколько судорожных вдохов и снова провалился в беспамятство.

Ксейн не знал, сколько времени прошло: двое суток или две недели. Последующие дни были похожи один на другой: его кормили, обрабатывали ему раны и следили за тем, чтобы большую часть дня он проводил во сне. Ксейн не пытался сопротивляться этому, тем более что в бодрствующем состоянии боль всё равно не позволяла ему думать ни о чём.

Однажды утром его разбудили, одели и накормили кашей, которую он съел без аппетита, но вместо того, чтобы, как обычно, снова уложить в постель, выволокли из камеры. Юноша не сразу смог понять, что происходит. Он попытался сконцентрироваться, но после ежедневного выпадания в беспамятство ему было очень трудно на чём-либо сосредоточиться.

Когда они вышли на площадь и Ксейн снова увидел всех курсантов в строю, внутренности его скрутило от боли.

– Нет! Нет… – пробормотал он.

Даже не посмотрев в его сторону, Стражи потащили Ксейна по живому коридору в сторону помоста. Пытаясь собрать остатки своих сил, Ксейн извивался и кричал:

– Нет! Пожалуйста, не надо! Я прошу вас!

Наконец, они подошли к месту казни. Когда Ксейн увидел перед собой столб и палача с хлыстом, его мочевой пузырь не выдержал. Ноги его подкосились, и Стражам пришлось волоком вытаскивать юношу на помост.

Они привязали его к столбу. Слёзы бурно стекали по лицу Ксейна, но он даже не осознавал этого. Перед второй серией наказаний решимость юноши заметно поубавилась. Ведь он теперь точно знал, что его ждёт.

Но вместе с тем он знал теперь и то, что ему нужно было делать.

– Пятьдесят четыре… – пропел голос рекрута, и удар хлыста обрушился юноше на спину.

Ксейн охнул и снова окунулся в тёмный океан боли. Но на этот раз он не пытался тратить силы на сопротивление. Вместо этого Ксейн закрыл глаза и представил себя далеко, очень далеко отсюда.

Он снова вернулся в свою деревню, в которой провёл детство. Представил мать, пытаясь забыть, что она мертва. Удары хлыста, унизительно промокшие штаны, голоса курсантов, считающих удары, – всё вдруг стало далёким и незначительным. А был только его мир, его тихий безмятежный уголок.

Но через несколько мгновений (приблизительно на ударе номер шестьдесят семь), мысли Ксейна внезапно переместились. Он представил Бастион и свою бригаду, тренировку, которую он проходил вместе с другими мальчиками. Это были ребята, которых он в глубине души любил и которые так несправедливо пострадали из-за его глупости.

Ксейн вдруг с удивлением понял, что тоскует по старому распорядку, по упражнениям и практикам в Яме. По ночной болтовне в бараках. По пресной еде, которая становилась вкуснее от того, что её можно было разделить с товарищами.

«Монстр меня дёрнул сбежать», – снова подумал Ксейн.

Он потерял сознание после удара номер восемьдесят семь. Оставались ещё двести сорок шесть ударов. Хотя в тот момент Ксейн не был в состоянии заниматься подсчётами.

На третий сеанс порки он явился совершенно спокойным и безразличным и вёл себя в руках палачей, будто марионетка. Он без сопротивления разрешил привязать себя к столбу и не шелохнулся, когда палач поднял над ним хлыст. Спина юноши непроизвольно выгнулась от удара тремя кожаными узловатыми ремнями, но он не произнёс ни звука. И снова Ксейн закрыл глаза и начал мечтать, пытаясь отделить разум от своего изувеченного тела. Он опять подумал о матери и других людях, которых знал раньше, но лица их расплывались в его памяти.

Как и в предыдущие разы, ребята из подразделения Сумрак присутствовали на плацу.

Утром, когда его вели на экзекуцию, он видел их во время построения.

Ксейн переглянулся с Шестым. Как и в случае с другими курсантами, лицо его, казалось, не выражало ничего. Но сам Шестой прочитал в глазах Ксейна страстное желание, чтобы всё это поскорее закончилось.

Ксейну не хотелось больше быть презренным дезертиром, ему хотелось вернуться к нормальной жизни, к обычной рутине, снова быть курсантом, таким же, как те, которые собирались на плацу.

Сознание он потерял на сто двенадцатом ударе.

До конца пыток оставалось ещё шесть сеансов. Сам Ксейн так никогда не узнал, сколько в точности дней заняло его наказание: периоды между сессиями были похожи на болезненную полудрёму, которая прерывалась лишь визитами Стража из Ямы. Палач Ксейна делал всё возможное, чтобы его раны заживали как можно скорее и юноша был в состоянии принять новую порцию ударов.

Однажды Ксейну показалось, что в полумраке своей комнаты он услышал торопливый женский голос:

– Я достала для тебя слюну сосущего. Намажь её на спину, это уймёт боль.