Праздники святых связаны с коллективным действом, и особенно с ярмарками скота, на которых бывают монтайонские пастухи. Братья Мори совершают большие и малые выходы на рынок Акс-ле-Терма и на ярмарку в Ларок д’Ольмесе, совпадающие соответственно с Воздвижением креста и днем св. Кириака (II, 477—478; III, 148). Проще говоря, праздник — значит день отдохновения. Святые — друзья всех тружеников, каковыми, в общем, являются крестьяне. По случаю праздников конца лета с летних горных пастбищ спускаются пастухи. На деревенской площади их встречают молодые мамаши с младенцами на руках. Для крестьян, даже катаров, не стоит вопрос об отказе от этих католических праздников, неотделимых от жизни общины. Один Белибаст, альбигойский максималист, простирает свое еретическое усердие до того, что затворяется у себя и работает в праздничные дни[597]
.Отметим, наконец, что на деревне именно кюре (вероятный хранитель календаря) обязан сказать, если надо, какой нынче день в году. Всякий день имеет обозначение, не численное, но по имени святого или по какому-либо празднику: кюре — хранитель времени.
* * *
Нотарии инквизиции пользуются временем, выраженным числом, определенным с точностью до дня в соответствии с нормами, принятыми и в наше время: 2 апреля 1320, 26 сентября 1321 и т.
д. Напротив, монтайонские крестьяне пользуются приблизительной хронологией, худо-бедно привязанной к праздникам, веселье во время которых служит мнемотехническим приемом. Контраст между «твердым» временем грамотеев и «мягким» временем мужланов с еще большей силой проявляется, когда речь заходит о счете крупными периодами года, годами, рядом годов. Тогда приблизительность становится правилом. Гийом Остац, будучи байлем, и многие другие вместе с ним не говорят: «в 1316 году» или в «1301», но «три-четыре года назад», «семнадцать-восемнадцать лет назад», «около двадцати лет тому назад», «20—24 года назад»[598]. Или еще: «Когда в Монтайю заправляли еретики», «перед облавой каркассонской инквизиции» и т. д. Последние выражения скроены по той же модели, что и наши «до войны», «после войны», «до мая 1968»{284} и т. д. Приблизительность возрастает по мере раздвижения границ прошлого. Так, ребенку не бывает шесть или семь месяцев, но «около полугода». Не бывает «год» или «восемнадцать месяцев», но «от одного до двух лет»[599]. Несколько статистически несущественных случаев указывают, что женщины, по-видимому, сохраняют более точную память о прошлом, чем мужчины. Беатриса де Планиссоль, традиционно оставаясь в рамках приблизительной хронологии, весьма дотошна в датировке. Девятнадцать лет тому назад на Успенье...; двадцать шесть лет назад в августе месяце... — говорит она, вспоминая о прошлом (I, 218, 223, 232). Мне возразят, что это нормально: речь идет о даме благородной, более культурной, чем vulgum pecus деревенских кумушек. Но и в крестьянской среде наблюдается заметная дихотомия: по поводу смерти Гийома Гилабера пастух Бернар Бене ограничивается указанием, что это было лет шестнадцать-двадцать тому назад (значит, около 1301—1305). Более внимательная крестьянка Алазайса Форе указывает как раз время посредине этой хронологической вилки: восемнадцать лет тому назад (иначе говоря, в 1303 году [I, 398, 410]).Будь оно более или менее точно, но деревенское время, как показывают такие выражения, всегда приблизительно.
С этой точки зрения мы наблюдаем вполне меровингский менталитет, достойный Григория Турского или Псевдо-Фредегара[600]{285}. Примеру писарей из Памье, датирующих свои акты «летом Господним 1320» или «1323», отнюдь не следуют наши мужланы, которые придерживаются «двенадцать лет тому назад» или «вот уже двадцать пять лет». Конечно, Агнесса Франку заявляет, что вальденс Раймон де Ла Кот проживал в Памье от сбора винограда 1318 года до святого Лаврентия 1319 года (I, 125). Но Агнесса Франку живет в Памье, принадлежит к секте вальденсов, а родом она из Вьеннской епархии, следует отметить и лионское влияние. Стало быть, ее культурный горизонт шире, чем тот, которым ограничивается деревенская Окситания. Современный христианский календарь, ведущий отсчет с Рождества Христова, проявляет себя в наших горах только раз. Во время великого поста 1318 года Бернар Кордье, уроженец Памье, проживающий в Тарасконе, рассказывает согражданам своего городка, собравшимся у моста, какие речи он слыхал в родном городе: