Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Пост представляет собой практику, связанную с сильной эмоциональной включенностью; человек может полностью погрузиться в его переживание. Отказаться от поста означает стать жертвой праведного гнева крестьян, преданных римской вере. Попробуй только, я тебе это мясо вместе с миской вобью в глотку, — заявляет один из них, Бернар Остац, житель Лорда в Сабартесе, своему брату Гийому Остацу, дерзкому вольнодумцу, который, не стесняясь, нарушает Великий пост (I, 195). Несмотря на случаи подобной бравады, сорокодневное воздержание соблюдается, по-видимому, достаточно широко; его распространенность даже облегчает перемещения «добрых людей»: во время поста они могут открыто и не вызывая подозрений поглощать свою любимую рыбную пищу (II, 71). Пастухи из Монтайю, включая зараженных ересью, судя по всему отказываются от мясной пищи во время Великого поста и по пятницам[812]. Дерзкий противник католицизма, каким является Бернар Клерг, тем не менее постится, пусть с ворчанием, накануне дня Всех святых (II, 283).

Однако в целом практика регулярных постов, за исключением Великого поста и пятницы, сталкивается в Монтайю, как и в других местах, с невежеством населения. Я не знаю, каковы церковные посты, кроме Великого и пятничного, — заявляет Гийом Бай, монтайонский гуртовщик[813]. Что же касается крестьян, замешанных в ереси или в антицерковных протестах, то они не считают грехом сознательное нарушение, по крайней мере эпизодическое, требований поста. Я рыбу не люблю, мне больше по вкусу козлиная печень, — заявляет один монтайонец[814]. Гийом Остац, зажиточный, но вынужденный работать крестьянин, большой мастер обмолота, гордо признается: В этом году в Великий пост я пять недель ел мясо. И однако ж я мог его и не есть без вреда для здоровья, когда шастал туда-сюда по домашним делам и во время обмолота... (I, 198).

В конечном счете, несмотря на расплывчатость и неопределенность выбора каждого, отношение к посту имеет тенденцию соответствовать идеологическим различиям, в той или иной мере разделяющим население. Года так двадцать три назад, — рассказывает в 1325 году Гозья Клерг из Монтайю, — во время Великого поста, на другой день после воскресенья, возвращалась я с моего поля, где собирала репу. По дороге встретился мне Гийом Бене:

— Ты уже обедала? — спросил он меня.

— Нет, — отвечала я, — хочу попоститься...

— А что до меня, — сказал Гийом, — так я вчера, в воскресенье, неплохо пообедал в Акс-ле-Терме, куда меня пригласили. Поначалу я подумывал, стоит ли идти (ввиду поста). Так я пошел к добрым людям, чтобы спросить у них совета. «Как ни крути, — сказали мне они, — одинаковый грех есть мясо в пост или без поста. Рот оскверняется одинаково. А потому вам нечего смущаться». Раз так, я и согласился на этот добрый обед с мясом.

— А я, однако, — философски заключает Гозья Клерг, — с ним не согласилась. Мясо во время поста и в другое время — это вовсе не одно и то же... (III, 360—361).

Текст ясен донельзя! Обрисовывается практика, которая имеет тенденцию следовать теории, исключение лишь подтверждает правило. Достойная сборщица репы повинуется католическому посту. Симпатизирующий катарству крестьянин какое-то время колеблется, намереваясь поститься — по привычке либо испытывая смутные сомнения. Но, в конце концов, подталкиваемый «добрыми людьми» — постоянными постниками, вот парадокс! — он позволяет себе один раз расслабиться[815], следуя подразумеваемому правилу рядовых верующих в ересь: Раз в нашей секте все запрещено чистым, тем, кто не совершенный, можно все. И он решается отведать мяса в постный день.

* * *