Монтаньяры

Такая забывчивость простительна для человека истинно добродетельного; ведь тогда Дантон был крайне необходим в смертельной борьбе Робеспьера с жирондистами. Немедленно начинается трагикомедия судебного фарса. На всякий случай был заготовлен приказ об аресте обвинителя Фукье-Тенвиля и председателя трибунала Эрмана. Они об этом знали. Впрочем, сам «инквизитор» Вадье непосредственно руководил всем спектаклем. Начало суда пришлось отложить с 8 на 11 часов, ибо надо было исключить любую случайность, кроме смертного приговора. Число присяжных пришлось сократить с 12 до 9; ненадежных в последний момент вывели. Изготовили особо коварную «амальгаму»; Дантона включили в группу, где было несколько явных жуликов. Робеспьер хотел не просто уничтожить врага, но и обесчестить его. Основное время судьи отводили на детальный разбор их махинаций, на чтение пространной обвинительной речи Сен-Жюста. Время заполняли формальным выяснением имен, мест рождения, жительства обвиняемых. Главное — таков приказ — не дать говорить Дантону. И это почти удалось. И все же, в перепалке с председателем, отдельными репликами трибун говорил, приводя в ужас своих судей. Его громовой голос гремел и был слышен на улице, где волновалась толпа. Короткий, неполный, намеренно искаженный протокол сохранил лишь отрывки трагического монолога Дантона. Тщетно он требовал, чтобы оклеветавшие его Робеспьер и Сен-Жюст явились в суд. Впрочем, он быстро понял, что никакой защиты по примеру Марата устроить не удастся. И его первый ответ на вопрос председателя свидетельствует об этом:

«Жорж-Жак Дантон, тридцати четырех лет, родился в Арси, депутат Конвента. Мое жилище? Вскоре им будет ничто, а мое имя войдет в Пантеон истории. Народ будет чтить мою голову, мою отрубленную голову!»

Дантон то впадает в состояние спокойной безнадежности и стоического примирения с судьбой, то вспыхивает яростным гневом и клеймит гнусность своих обвинителей. С горькой иронией он напоминает о своих великих заслугах перед Революцией. Тщетно пытаются запятнать, унизить Дантона. В сознании безупречно выполненного долга, он объявляет о готовности навсегда уснуть на лоне славы.

Он искренне объяснял, что никогда честолюбие и жадность не властвовали над ним, никогда низкие страсти не заставили его нанести ущерб делу народа, он всегда был предан родине и принес ей в жертву всю свою жизнь. Даже в этом грязном судилище Дантон потряс сознание людей. Перепуганный Эрман шлет отчаянную записку в Конвент; он пишет, что Дантона невозможно опровергнуть, что суд под угрозой, что угрожает народный мятеж.

Сен-Жюст, не зачитывая записки Эрмана, снова шантажирует Конвент и требует решения о вынесении приговора в отсутствии обвиняемых, лишая их права сказать что-либо в свою защиту. Для запугивания депутатов идет в ход версия о том, что Люсиль Демулен, кроткая, нежная, отчаявшаяся жена Демулена, организует мятеж с целью нападения на тюрьмы…

Никто не протестует. Конвент дружно голосует. Многие запуганы и объяты страхом. Монтаньяры внушают себе необходимость сохранения единства своих рядов. Консерваторы Болота с радостью готовы помочь одному из вождей монтаньяров уничтожить другого. Обвиняемых силой выволакивают из зала суда. Демулен скомкал в комок подготовленную защитительную речь и швырнул его в лицо судьям.

И все же присяжные колеблются. Вот, что говорят одному из них: «Это не процесс, а необходимая мера. Два человека не могут оставаться вместе, а потому нужно, чтобы один из них погиб. Хочешь ты убить Робеспьера? — Нет. — Ну, так тем самым ты хочешь приговорить Дантона».

6 апреля (16 жерминаля) осужденным объявляют в тюрьме приговор. Каждому связывают руки за спиной, усаживают на табурет, обрезают воротник и волосы, чтобы обнажить шею… На трех телегах из Консьержери их везут на площадь Революции… Проезжают мимо кафе «Парнас»… Улица Сент-Оноре. Дом Дюпле. За закрытыми ставнями Неподкупный слышит громовой голос Дантона: «Робеспьер, ты последуешь за мной!» 15 осужденных по очереди, установленной Фукье-Тенвилем, подымаются на эшафот. Первым идет Эро де Сешель. Он хочет поцеловать Дантона, но помощник палача отталкивает его. «Дурак, — рычит Дантон, — ты не помешаешь нашим головам поцеловаться в корзине!» Дантон, замыкающий список, на протяжении получаса смотрит на гибель товарищей. Но вот и он твердыми шагами подымается по лестнице: «Сансон, — говорит он, — покажи мою голову народу, она стоит этого!» Палач выполнил его волю.

«РЕВОЛЮЦИЯ ЗАЛЕДЕНЕЛА…»

«Похоже, что покушаются на все, что носит название революционного» — так излагал в своем доносе слова одного из посетителей кафе Республики полицейский осведомитель и заключал: «Испугавшись, что он сказал лишнее, человек исчез».