29. Итак, чтобы без порока поднимать лицо к молитве, прежде времени молитвы всегда должно тщательно рассматривать, что в молитве может быть отвергнуто, и, когда ум так пребывает без молитвы, он должен поспешить представить, каким он желает предстать перед Судией во время своей молитвы. Ведь часто мы помышляем в душе что-либо нечистое или недозволенное, когда прекращаем молитву. Но, когда ум воздвигает себя к занятию молитвой, он подвергается отображению в себе образов тех дел, которым охотно подчинялся, когда был празден. И душа, как бы уже не выдерживает поднимать лицо к Богу, очевидно, потому, что при оскверненном уме, она стыдится нечистоты порочной мысли. Мы часто с охотой занимаемся мирскими попечениями. Когда же после этого мы обращаемся к занятию молитвой, то ум никак не возвышается к небесному, поскольку бремя земной заботы погружает его в бездну, и лицо не является чистым в молитве, поскольку оскверняется низменной нечистотой.
30. Иногда же мы отсекаем от сердца все и противимся недозволенным движениям, даже когда прекращаем молитву. Но, поскольку мы реже совершаем грехи, то труднее допускаем неподобающие нарушения. И чем тщательнее наш дух остерегается грешить, тем больше он ненавидит те неправды, которыми грешат против него. От сего бывает, что каждый постольку является косным на милость, поскольку преуспел в предосторожности против греха. И поскольку он боится согрешить против другого, постольку требует более сурового наказания за то, чем согрешили против него. Но что можно найти хуже этого порока злобы, который перед лицом Судии не <просто> порочит любовь, но уничтожает ее? Ведь любой грех оскверняет жизнь души, а сохраняемая против ближнего злоба — убивает. Ведь она пронзает ум, как меч, и острие его проходит самые сокровенные недра. Очевидно, что, если этот меч не будет извлечен из пронзенного сердца, то в молитве он не будет иметь никакой помощи от Бога, потому что и к пораненным членам нельзя приложить целительное лекарство, если прежде не извлечь лезвие из раны. Ведь посему Сама Истина говорит: