Морально нечестивый by Верóника Ланцет

— Позволь мне дать ей немного воды, — говорю я, глядя, как она корчится от боли, как ее конечности пытаются двигаться против крепко держащих ее оков.

— Сделай это быстро, — ворчит он.

В этот момент я благодарю небеса за мою зависимость от снотворного. Я ношу их с собой повсюду. Если я не могу избавить ее от боли... то, по крайней мере, я могу избавить ее от воспоминаний.

Стоя спиной к отцу, я наливаю стакан воды, быстро растворяю в нем таблетку. Затем я перемещаюсь к столу и приседаю перед Каталиной.

Ее губы потрескались и покрыты мелкими порезами. Должно быть, она прикусила их, когда боль была слишком сильной. Один только вид ее в таком состоянии убивает меня. Я поднимаю руку и легонько глажу ее волосы, зная, что не имею на это права.

— Агх... — С ее губ срывается стон, и я заставляю себя быть сильным ради нее.

— Шшш, я держу тебя, — шепчу я низким голосом, чтобы отец не услышал. Я помогаю ей отпить из стакана, радуясь тому, что большая часть жидкости проходит через ее горло.

— Все закончится... скоро, — клятвенно обещаю я ей. Каким-то образом я позабочусь о том, чтобы она выбралась отсюда живой.

— Почему так долго? — жалуется отец.

Я выпрямляюсь, делая свой лучший покер-фейс. Если он знает, как много она для меня значит, то он убьет ее немедленно; этот факт мне хорошо известен. Мне нужно выиграть немного времени, чтобы таблетка вырубила ее.

— Я не могу этого сделать, — начинаю я.

— Сильвио! — кричит отец, но я останавливаю его.

— Я не это имел в виду. Я не могу напрячься. Мне нужна одна из этих таблеток. — Он точно знает, о чем я говорю, так как хмурится на меня; это не первый раз, когда они мне нужны.

— Иногда я удивляюсь, как ты вышел из моих яиц. Даже трахнуть нормально не можешь. — Он открывает дверь и выкрикивает несколько команд. — Ебаный пидор, — бормочет он себе под нос, но я игнорирую его подколку.

Я смотрю на Каталину, слежу за ее движениями.

Господи, она невинна. Пожалуйста, пощади ее.

Я продолжаю молиться, даже зная, что уже слишком поздно.

Как и ожидалось, отец возвращается слишком быстро. Проглотив таблетку, я могу только ждать, когда она начнет действовать.

— Ну что? — легкомысленно спрашивает отец, кивая в сторону моей выпуклости. — Пусть шоу начнется.

Я ненадолго закрываю глаза и делаю то, что делаю всегда — выхожу из своего тела. Только на этот раз ничего не получается.

Дрожащими пальцами я расстегиваю кандалы на ее лодыжках и запястьях. Затем я притягиваю ее к себе так, что только ее туловище лежит на столе.

Я слышу тихое хныканье. Боже, что я делаю?

Мне кажется, я никогда не испытывал более сильной ненависти, чем в тот момент, когда я схватил подол ее платья и поднял его вверх по бедрам.

Мое сердце бешено бьется в груди; побочный эффект от таблеток в сочетании с моей собственной тревогой. Мои руки тянутся к брюкам, и я расстегиваю молнию. Я не трогаю ее больше, чем нужно, не желая осквернить ее еще больше. Наклонив член к ее входу, я ввожу его внутрь.

Я могу только надеяться, что она в отключке и не почувствует боли, когда я ворвусь внутрь, преодолевая барьер ее девственности. Как только я полностью оказываюсь в ней, я замираю, осознавая масштабы того, что я делаю.

Я не могу этого сделать. Это не я должен брать, только она должна дать. Боже...

Не думаю, что я когда-либо обращался к божеству так сильно, как в этот момент. Чувство вины за то, что я украл у нее невинность, только усугубляется тем, что это слишком приятное ощущение.

Я чудовище... и это мой самый большой грех.

Потерянный во внутренней битве со своими демонами, я внезапно возвращаюсь к реальности благодаря голосу отца.

— Я должен был знать, что ты не сможешь этого сделать. — Он плюет на меня, берет свой пистолет и втыкает его под подбородок Каталины. — Как тебе такое поощрение, мальчик?

Как едкое вещество, вид пистолета, направленного на голову Каталины, обжигает мое понимание и отпечатывается в моей голове. Коварная улыбка отца растягивается еще шире на его лице, когда он видит, что во мне происходит. Я уже не могу его скрывать.

Он еще несколько раз угрожающе втыкает приклад ружья в ее подбородок, прежде чем я сдаюсь. Я вхожу и выхожу. И при этом молю всех богов, чтобы это произошло побыстрее.

В кои-то веки кто-то прислушивается к моим молитвам, и я кончаю, ошеломляющее чувство вины отзывается эхом эфемерного удовольствия.

Больной. Извращенный. Развращенный.

Неужели я не такой, как все?

Я вырываюсь, у меня легкое головокружение, тяжесть лежит на груди.

Проклятье... Я только что проклял себя, осквернив ангела.

Отец начинает хлопать, рука спускается по моей спине в поздравительном шлепке. Он что-то говорит, но я его не слышу. Глаза пустые, сердце разбито, я отворачиваюсь от жалкого тела, которое я только что испортил.

Смотрю вниз, мой член окрасился в красный цвет, свидетельство невинности, которую я разрушил, смотрит на меня. Это последняя капля, и я падаю на колени, отплевываясь и опустошая содержимое желудка.

Отец издает звук отвращения, прежде чем покинуть комнату.

Он уже получил то, что хотел.