Моральное воспитание

Обычно эгоистическими стремлениями называют те, которые имеют объектом удовольствие действующего субъекта, а альтруистическими – те, которые имеют объектом удовольствие существа, отличного от этого субъекта. С этой точки зрения данная антитеза носит настолько исчерпывающий характер, насколько только возможно, так как мое удовольствие и удовольствие существа, постороннего по отношению ко мне, радикально противостоят друг другу, то между ними, по-видимому, не может находиться некое промежуточное понятие. Расхождение здесь даже настолько значительно, что представляется невозможным установить для этих двух родов чувств одно и то же происхождение. Вот почему основание первых чувств, т. е. эгоизма, находят в природной конституции человека, тогда как из вторых делают относительно поздний продукт культуры и воспитания. Говорят, что инстинктивно человек, как и животное, знает лишь свое удовольствие и добивается его: он весь целиком является эгоистом. Стало банальностью приписывать первобытному человеку какой-то неистовый эгоизм, который лишь очень медленно может смягчиться под влиянием цивилизации. Но ребенок, вступающий в жизнь, находится почти в тех же условиях, что человек при вступлении в историю. Он поэтому также должен быть чистым эгоистом, а воспитание должно сформировать из разного рода деталей альтруистические диспозиции, которые у него изначально отсутствуют.

По правде говоря, можно задаться вопросом, как возможна такая трансформация, в конечном счете предполагающая настоящее сотворение ex nihilo. В конце концов, историческая эволюция может извлечь из человека, а воспитание может извлечь из ребенка лишь то, что находится в них, по крайней мере, в зародышевом состоянии, и неясно, какими способами чисто эгоистическое существо может стать способным к бескорыстию. Но здесь нет необходимости рассматривать теории, придуманные моралистами и психологами для того, чтобы сделать это чудо постижимым. Лучше будет сразу же приступить к рассмотрению концепции, сделавшей необходимой эту гипотезу, т. е. то определение эгоизма и альтруизма, которое делает из них два антагонистических состояния сознания, не передаваемых друг другу. В действительности, мы увидим, что какой бы очевидной она ни выглядела с точки зрения здравого смысла, она вызывает множество возражений.

Прежде всего утверждение о том, что все бескорыстные устремления имеют объектом удовольствие некоего иного чувствующего существа, нежели действующий субъект, неточно. На самом деле, среди этих устремлений есть такие, которые касаются не чувствующих существ, а чисто идеальных форм бытия. Ученый, любящий науку, любит ее самое по себе и для нее самой, а не только по причине того благотворного влияния, которое ее развитие может оказать на судьбу других людей. Конечно, бывает так, что заранее ощущаемая польза, которую может принести человечеству то или иное научное открытие, служит дополнительным стимулом для исследования, ориентирует его главным образом в одном направлении; но любовь к науке включает и многие другие элементы. Желание знать и понимать, чистая любознательность – вот в чем состоит ее исходная движущая сила. Желание значительно облегчить человеческие страдания побудило Пастера и его учеников применить принцип вакцинации при лечении серьезных заболеваний, таких как бешенство и дифтерия. Но главная идея их доктрины и ее применений – целиком теоретическая: это определенное представление о природе жизни и, возможно даже, просто умозрительное любопытство, касающееся микроорганизмов. Впрочем, очень часто случается, что в научном исследовании вообще отсутствует какой-либо утилитарный интерес. Историк, ученый-энциклопедист, философ не могут даже представить себе более или менее ясно ту пользу, которую смогут принести их труды; самое большее, они помогут себе подобным оказаться в состоянии лучше узнать себя. Можно даже выдвинуть в качестве некоего методического правила то, что в принципе ученый должен познавать явления для того, чтобы их познавать, не беспокоясь о практических последствиях, которые смогут быть извлечены из его открытий. То, что мы говорим о любви к науке, можно повторить и о любви к искусству. Но, более того, даже среди стремлений, касающихся чувствующих существ, имеются такие, которые являются очевидным образом бескорыстными и, однако, их цель – причинение другому не удовольствия, а страдания. Существуют настолько неэгоистичные формы ненависти, что тот, кто ненавидит, часто посвящает всю свою жизнь вдохновляющему его чувству; и тем не менее это чувство имеет целью причинять вред. Такова семейная ненависть, столь часто встречающаяся повсюду, где сохраняется обычай семейной вендетты; таковы также ненависть к преступлению и к преступнику. Можно, конечно, спорить о том, насколько приемлемы подобные формы бескорыстных стремлений; но они существуют, и их бескорыстный характер неоспорим.