Моральное животное

Одна из главных побед сторонников Дарвина случилась в 1860 году, когда Томас Гексли, получивший прозвище «бульдог Дарвина», победил епископа Сэмюэля Уилберфорса в дебатах по «Происхождению видов». Уилберфорс саркастически поинтересовался у Гексли, по какой линии тот произошел от обезьяны, и он парировал, что предпочел бы иметь предком «ничтожную обезьяну», чем человека, «богато одаренного природой и обладающего большим влиянием, но при этом использующего свои способности и влияние с единственной целью: превратить серьезную научную дискуссию в балаган». По крайней мере, именно так Гексли пересказал историю Дарвину, и именно в таком виде она попала в анналы истории.

Однако близкий друг Дарвина Джозеф Гукер, также присутствовавший на диспуте, вспоминал произошедшее по-другому. Он написал Дарвину, что Гексли «не мог ни достаточно возвысить голос, ни завладеть вниманием аудитории; он не оспаривал слабые аргументы епископа Уилберфорса и не излагал собственные так, чтобы заручиться поддержкой аудитории». Далее Гукер сообщил, что, к счастью, он сам не растерялся и сразил Уилберфорса («Я разделал его под гром аплодисментов»), вышел и показал всем, что «он не читал вашу книгу» и «совершенно не разбирается» в биологии. Раздавленный Уилберфорс «не нашел ни одного слова в ответ; и собрание было распущено после четырех часов сражения, оставив вас победителем». После дебатов, по уверению Гукера, его «поздравили и подарили самую черную мантию и самый белый шарф в Оксфорде». Между тем Гексли уверял, что это он, а не Гукер, был «самым популярным человеком в Оксфорде в течение двадцати четырех часов после сражения»[539]. Эти двое рассказывали совершенно разные истории, но преследовали одну цель – заслужить одобрение Дарвина и вызвать его признательность.

Еще один яркий пример пересечения реципрокного альтруизма и иерархической структуры – наша готовность отказаться от стремления выкачать из другого побольше вложений, если этот другой обладает высоким статусом. К примеру, имея знаменитого друга, мы с радостью принимаем от него даже скромные подарки, прощаем ему небольшие обиды и прикладываем усилия, чтобы не подвести его. С одной стороны, вроде бы все справедливо: мы усмиряем свой эгоцентризм и выравниваем баланс. Но дело в том, что при подобном раскладе люди, превосходящие нас по статусу, ценят нас еще меньше, так как своим смирением мы как бы обесцениваем свои вклады. Однако даже подобная несправедливость обычно не заставляет нас рвать эти отношения, так как возможные выгоды перевешивают издержки. В трудную минуту высокостатусный друг может выручить нас, даже не прикладывая для этого особых усилий: альфа-самец у обезьян может защитить союзника, просто посмотрев искоса на потенциального обидчика; высокопоставленному покровителю достаточно сделать один телефонный звонок, чтобы открыть любые двери для своего протеже.

При таком подходе социальная иерархия и реципрокный альтруизм не просто пересекаются, они сливаются. Статус становится одним из ресурсов, которыми человек оперирует при ведении торгов, или, если точнее, ресурсом, который увеличивает ценность всех прочих ресурсов. Обладая им, человек может оказывать большие услуги при минимуме усилий.

Статус и сам может являться такой услугой. Когда мы обращаемся к друзьям за помощью, мы часто просим их не только употребить свой статус, но и поднять наш статус по ходу дела. Шимпанзе Арнема активно пользуются простой схемой: шимпанзе А помогает шимпанзе B отразить атаку претендента и поддерживает тем самым его статус, позднее шимпанзе B отплачивает помощнику своим покровительством. У людей такая поддержка также существует, но она менее очевидна и, кроме баров, подростковых тусовок и других мест, перенасыщенных тестостероном, осуществляется скорее при помощи слов, чем мускулов. Причем правдивость этих слов особого значения не имеет. Человек обращается к друзьям не для того, чтобы услышать от них правду, а для того, чтобы услышать то, чего ему хочется.

Вопрос о том, укоренена ли в подсознании эта предвзятость по отношению к друзьям, пока еще не изучен. Ответить на него исключительно положительно нельзя, ведь тогда непонятно, как интерпретировать факты предательства. Но и отрицать сложно, ведь глубокая взаимная предвзятость нередко является признаком самой крепкой и долгой дружбы: взгляд настоящих друзей друг на друга объективным не назовешь. Как бы то ни было, дружба связывает отдельные узлы эгоистичной нечестности в сети коллективной нечестности. Себялюбие порождает общество взаимного восхищения.

Вражда разделяет общество на два лагеря, питающих взаимное отвращение. Если у вашего настоящего друга есть настоящий враг, вам придется также признать его врагом – именно так и осуществляется поддержка статуса. А этот враг вместе со своими друзьями будет ненавидеть не только вашего друга, но и вас. Это не жесткая модель, но четкая тенденция. Все мы интуитивно чувствуем, что не стоит поддерживать тесную дружбу с двумя открытыми врагами.