Моральное животное

Лайель посоветовался с Гукером, который уже был в курсе, и эти двое решили дать обеим теориям равные шансы и посмотреть, какая возьмет верх. План был такой: представить на ближайшем собрании Лондонского Линнеевского общества очерк Уоллеса вместе с отчетом Дарвина, посланным Эйсе Грею, и его же наброском 1844 года, переданным Эмме, чтобы затем все это было напечатано вместе. Любопытно, что свой отчет Дарвин послал Грею буквально через пару месяцев после того, как заверил Уоллеса, что изложить теорию «в письме решительно невозможно». Почувствовал ли он, что молодой конкурент наступает ему на пятки, и решил задокументировать свое первенство? Мы этого никогда не узнаем.

Собрание общества было на носу. В это время Уоллес работал на Малайском архипелаге, и Лайель с Гукером решили не ставить его в известность. Дарвин не возражал. Когда Уоллес узнал о произошедшем, он испытал эмоции, схожие с теми, которые нахлынули на юного Дарвина, когда он узнал об одобрении его геологических изысканий мэтром Адамом Седжвиком. Уоллес тогда только начинал, мечтал сделать себе имя, но был не уверен в своих силах. И тут выяснилось, что известные ученые представляли его работу перед влиятельным научным обществом. Он с гордостью написал своей матери: «Я послал м-ру Дарвину очерк по теме, над которой он сейчас работает. Он показал его доктору Гукеру и сэру Чарлзу Лайелю, которые оценили ее настолько высоко, что сразу прочли перед Линнеевским обществом. Думаю, я могу рассчитывать на знакомство и помощь этих выдающихся людей, когда вернусь домой»[602].

Пятно на совести Дарвина

По мне, это один из самых тягостных и неловких эпизодов в истории науки. Уоллеса ободрали как липку. Да, его имя поставили рядом с блестящим именем Дарвина, но он от этого не выиграл, наоборот, ушел в тень. Никто не обратил внимания на то, что какой-то молодой выскочка объявил себя эволюционистом и выдвинул теорию эволюции. То ли дело известный и уважаемый Чарлз Дарвин. Это стало сенсацией. И даже если у кого-то и были сомнения насчет того, чье имя должна носить теория, они моментально развеялись, когда Дарвин, более не мешкая, представил на суд публики свой монументальный труд.

Чтобы исключить любые недоразумения относительно масштаба фигур, Гукер и Лайель, представляя рукописи Линнеевскому обществу, особо подчеркнули: «Пока весь научный мир ожидает завершения труда м-ра Дарвина, мы решили познакомить общественность с некоторыми ключевыми результатами его работы, а также с выводами его способного корреспондента»[603].

Несомненно, найдутся те, которые скажут, что слава Дарвина и забвение Уоллеса вполне заслуженны[604]: Дарвин открыл принцип естественного отбора задолго до Уоллеса. Однако факт остается фактом: в июне 1858 года Уоллес первым написал очерк о естественном отборе и был готов опубликовать его. Отправь он его в журнал, а не Дарвину, мы бы помнили его сегодня, как первого человека, выдвинувшего теорию эволюции путем естественного отбора[605]. И книга Дарвина, строго говоря, считалась бы уже просто дополнением его идей. Чье имя тогда носила бы теория? Мы уже не узнаем.

Как бы то ни было, с самым суровым моральным испытанием в своей жизни Дарвин справился блестяще. Сравните альтернативы: они могли опубликовать только версию Уоллеса, могли написать Уоллесу и предложить публикацию, как изначально хотел Дарвин, и, возможно, даже без упоминания его теории, могли попытаться предложить Уоллесу совместную публикацию (но он вряд ли бы на это пошел). Был и еще один вариант, самый выигрышный, единственный из всех гарантирующий, что естественный отбор войдет в историю науки как теория Дарвина, – тот, который они в конце концов и выбрали: издать очерк Уоллеса без его явного разрешения, однако этот вариант был и самым сомнительным с точки зрения морали, особенно для такого щепетильного человека, как Дарвин.

Примечательно, что многие восприняли эту уловку как высочайшее проявление нравственности. Джулиан Гексли, внук Томаса Гексли, назвал итог «памятником природной щедрости обоих великих биологов»[606]. Лорен Айзли считал это «примером взаимного благородства, справедливо занесенным в анналы науки»[607]. Оба они отчасти правы. Уоллес даже любезно настаивал, что титул первого эволюциониста по праву принадлежит Дарвину, учитывая глубину и масштабность его изысканий – что, в общем-то, справедливо, но тем не менее делает честь благородству Уоллеса. Он даже назвал свою книгу «Дарвинизм».