Моральные основы отсталого общества

Один из них – также, судя по всему, принципиально важный – это всепроникающий страх преждевременной смерти. Как уже было показано ранее, жители Монтеграно с чрезвычайной тревогой смотрят в будущее. Особенно сильно они боятся, что заболеют и умрут, оставив детей «на улице», или что заболеют и умрут их дети. Из шестнадцати жителей Монтеграно, прошедших ТАТ, пятнадцать рассказывали о внезапной смерти ребенка или кого-то из родителей. Всего таких историй было 45. Подобная одержимость этой темой необычна – из десяти прошедших тестирование крестьян с севера Италии лишь двое рассказали (по одной истории) о внезапной естественной смерти, а из тридцати канзасцев она фигурировала у двенадцати человек (на которых приходится шестнадцать таких историй).

На одном из рисунков, которые предлагались тестируемым, мальчик рассматривает лежащую перед ним на столе скрипку.

Одиннадцать из шестнадцати жителей Монтеграно решили, что мальчик – сирота; восьмерым из этих одиннадцати показалось, что он нищий попрошайка, одному – что он умирает от голода, одному – что с мальчиком жестоко обращается его скупой дядя, и одному – что это никому не нужный внебрачный ребенок. Из жителей севера никто не счел мальчика ни сиротой, ни нищим; большинство увидели в нем честолюбивого парня, который мечтает стать скрипачом. Из тридцати канзасских фермеров он также никому не показался сиротой или нищим (хотя пятеро и назвали его «бедным»); тринадцать сказали, что мальчика заставляют учиться игре на скрипке против его воли[63].

В том, что жители Монтеграно настолько одержимы страхом умереть раньше времени и оставить детей «на улице», нет ничего удивительного. До того как после Второй мировой войны широкое распространение получили антибиотики, смертность в коммуне была очень высока – она никогда не опускалась ниже 15 смертей на 1000 человек в год, а в иные времена, возможно, достигала 40–50 на 1000. Еще совсем недавно ребенок с большой вероятностью лишался одного или обоих родителей прежде, чем достигал совершеннолетия.

Но дело не в одной только высокой смертности. Бедность в Монтеграно была (и остается) такой безысходной, что родители не могли обеспечить детям средства существования на случай своей смерти. Сирота был почти всегда обречен на нищенство.

Многие из тех, кто в наши дни боится, как бы их дети не осиротели, сами росли сиротами. Других воспитывали отчимы и мачехи. Всего несколько лет назад ребенок, который вырастал с родными отцом и матерью, считался настоящим счастливчиком.

Даже при двух живых родителях детей с ранних лет отправляли (и по-прежнему отправляют) прислугой или в ученичество к чужим людям, чтобы они сами зарабатывали себе на жизнь. Жестокий padrone – такая же привычная для жителя Монтеграно фигура, как злые отчим, мачеха и сводные братья и сестры.

О важности такого детского опыта можно безошибочно судить по многим автобиографическим рассказам жителей Монтеграно. Прато, например, едва помнит своего отца, который умер, когда он был еще маленьким. Его мать снова вышла замуж и, по словам Прато, с детьми от второго мужа обращалась намного лучше, чем с рожденными в первом браке. В 11 или 12 лет его отправили в услужение. Воспоминания Прато о следующих годах его жизни – это рассказ о бесконечных мучениях: он пас скот под зимними дождями, ходил в лес за хворостом по глубокому снегу, постоянно голодал. Сводная сестра, с которой у него потом на всю жизнь испортились отношения, гоняла его палкой.

Жена Прато помнит, как в раннем детстве мачеха выставляла ее с сестрами из комнаты, чтобы спокойно покормить молоком и яйцами своих собственных детей. Ее с сестрами кормили одним хлебом, и тем часто не вдоволь. В шесть лет ее послали работать служанкой в Калабрию. Там она каждое утро должна была натаскать домой воды из колодца. «Пусть лучше мои дети умрут, чем будут жить, как жила я», – говорит она.

У Марии Вителло мать умерла в 33 года, а отец – в 36 лет; после них осталось пятеро детей. Марию отправили в услужение к родственникам в Неаполь. Вот что она рассказывает о своем детстве: