Моральный патруль

Девушка засмеялась, невидимый смех удалялся, вместе с ним уползали грозовые тучи, а платье сорвалось с ветки и полетело в чащобу, туда, где рождаются рифмы, но не кровь-морковь. – Барон Матхаузен замолчал, погрозил виконту Бражелону и графу Якову фон Мишелю узловатым старческим пальцем (с массивным золотым кольцом). – Шалопаи!

Чуть заведется у меня дурное, так я его из головы выплескиваю, как нечистоты.

На ваших поясах – красные кнопки: нет, не нажимайте сейчас, они активируются перед атакой, когда рифмы понесутся в ваших головах со скоростью падения рояля с горы в кусты.

Кнопка из пластика, а в ней сокрыта тайна Вселенной – одно нажатие, и вы – Герой баллад, рыцарь, что позор свой смыл кровью, а грех – частями разлетающегося тела.

Замужества от вас не требую, но, как только выйдете на поле брани – одни против Вселенной, то внутренним взором, а затем внешним – найдите танк противника, он – желтого цвета, а наши — синие, словно сливы на Новогжельском блюде.

Гимназии не нужны, чтобы отличить синее от желтого; многие Галактические флаги – желтые с синим – самостийно!

Не знаю смысл слова «самостийно», но звучит благородно, как нота «фа» в фаготе.

Бросаетесь под жёлтый танк и нажимаете на кнопку на мине, что у вас на поясе – не ошибетесь – мина одна и кнопка одна, как институтка перед лектором.

Взрыв! Бабах! Оды! Отрада!

Не закрою руками Мир, но ваши глаза, если найдут на поле брани, подберут для кунцкамеры и закроют глаза медными пятаками или ладошками – так положено по Уставу.

Желтые – враги, они против прогресса, против культуры; безнравственность, беззакония, аморальность, попирание грязными ногами поэзии, изобразительного искусства, скульптур, музыкального мастерства, балета и многих других незыблемых, как колышек гитары, истин – основа существования подлых и некультуральных жёлтых.

Синие – люди не благородные, но стремятся к культуре: мужчины поют и пляшут, музицируют, слагают вирши – тихонько, и вероятно, через тысячелетия достигнут уровня нашей теперешней культуры, когда два незначительных человека за роялем значат для Вселенной больше, чем столкновение Чёрных дыр.

С проклятиями на устах в адрес жёлтых, и одами синих взорвите, танк желтых, и все ваши грехи, как наказал падре Гонсалез, взорвутся вместе с вами; дурное, что попадёт в блиндажи к выжившим из ума жёлтым, окрасится спелой вишней.

Потешно, я приобрёл краску для буклей — серебряную, а оказалась – вишнёвая, непозволительно, когда крик нарочно или по профнепригодности обманывает культуру; мы же не убиваем дворецкого за небрежно пришитую серебряную пуговичку. – Барон Матхаузен укоризненно качал головой, тяжело вздыхал, словно виконт де Бражелон и граф Яков фон Мишель виноваты в плохом пришивании пуговиц.

Он вышел, оставил за собой запах сирени.

— Не забыть бы: желтое взрываем, а синее восхваляем! – виконт твердил, потирал потные ладошки, будто растирал хну для пейзажной живописи. – Заметили ли вы, друг мой по ближайшей смерти, граф Яков фон Мишель, как покорно барон Матхаузен принимает нашу долю: пряничный академик – услада для молодого поколения младогегельянцев и терпсихористов.

Если бы он родился пифией, то сидел бы на золотом треножнике над подожжённой коноплей.

Мне в диковинку обстоятельства нашего путешествия, но я верю, что бледная душа воскреснет возле книги, а все украденные в дурные времена, вернутся в Национальные Библиотеки Гармонии… как только мы взорвемся вместе с лимонными танками.

Граф, Яков, почему вы молчите, и левый глаз ваш подмигивает в пустоту, словно на языке моргания ведете переговоры с жёлтыми.

— Не надругайтесь над моей моралью, виконт!

Я сочиняю оду в честь нашего подвига, и благодарю в мыслях Провидение за шанс искупления, что достался нам, а не другим грешникам, которые не имеют понятия о нравственности – так обезьяна без одежд в зоологическом саду демонстрирует благородной публике неприличное.

О других грешниках граф Яков фон Мишель ошибся, хотя он и грешники не похожи на обезьяну в зоологическом саду.

Ожидание Подвига – он же – смерть под жёлтым танком для виконта де Бражелона и графа Якова фон Мишеля прошло с сердитым кряхтением, обильным потоотделением и невнятными вздохами, которые благородная девица приняла бы со стороны за вздохи о неразделенной любви.

Внезапно, как в страшном сне о поруганной чести, взвыла сирена (граф Яков фон Мишель слышал сирены на представлениях, в спектаклях, когда бесталанные артисты с постановками из других Миров разыгрывали на сцене Звёздные войны, больше похожие на домашние склоки).

— Неожиданно, весьма невовремя война! – в карцер с бритвой в руке и с мыльной пеной на левой щеке вбежал барон Матхаузен под цвет пены для бритья. – Милорды!

Казуистика, да плюнул бы я на казуистику, если бы не анализ соприкосновения прекрасного с ужасным – так милуется Квазимода и балерина Коко.