Моральный патруль

Обезьяна заметила интерес маленького графа, просунула отвратительную, с зачатками вечного страдания, когтистую лапу сквозь прутья золотой изящной решетки (мастер – граф Казаков Фриц) и схватила Якова за белоснежное маленькое жабо; раздался треск разрываемой материи и треск души графа Якова.

«Папенька! Я в опасности! Грустно мне! – граф Яков взывал к батюшке, а батюшка увлёкся представлением двух девочек, они изображали сценку из Ромео и Дездемоны – непосредственно, с размахиванием листов с сонетами и нарисованными розами. – Тоска, батюшка!

Чёрт в ад меня тянет за неприлежание и мои грехи в чистописании!»

«Прелестно! Поучительно! Не подумал бы, что затейницы… — батюшка граф МакНьютон Мишель де Сент-Экзюпери, наконец, заметил конфуз с сыночком, и с некоторой досадой, что маленький граф Яков не позволил досмотреть представление, словно отрезал часть пьесы себе на завтрак, подошёл и освободил Якова из цепких лап чудовища.

— Изволь, объясниться, милый друг, граф Яков, что за тёмные мысли направили тебя к обезьяне, словно ты задумался о сочинении сонаты, а ножки твои шаловливые привели тебя к сочинению дарвиновского труда о макаках?

Жабо истратил, а маменька старательно душила его нарциссовой водой».

«Нет моей вины в поругании жабо, друг сердечный, батюшка! – граф Яков сдерживал слёзы, но рука эффектно легла на рукоятку детской шпаги, отделанной стразами и рубинами (Батюшка заметил героический жест потомка, с удовольствием дернул себя за бородку-клинышек, усмехнулся покровительственно и с одобрением, словно поощрял сына на убийство отца или макаки). – Некультурное животное, я уверен, что оно и читать не умеет, с решительной страстностью напало на меня – мало ему своего отвратительного вида, но ещё и действия отрицательные добавляет, будто спешит к осмеянию

Для чего живы обезьяны, папенька?

Обезьяны отвратительные снаружи и некультурные внутри.

Надо пренебрегать обезьянами, изгонять их в непоэтические Миры, где нет основ морали, а деревца похожи на ложноножки осьминогов».

«Милый друг, граф Яков, – рука батюшки легла на головку сына – будто папирус с законами царя Давида на стол наложницы Сары. – Природа ничто не создает напрасно, а, если родится урод, то он умирает, словно фальшивая нота на контрабасе.

Если же обезьяны живы, то несут некую, пусть отрицательную, но энергию и она необходима для продолжения нашего рода и безобразия в обезьяньих Мира, где по утрам – отчаяние, днём — безысходность, а по вечерам – неожиданные убийства.

Отвратительна ли обезьяна снаружи?

Да, несомненно, как отвратительны быки и коровы, неучи и недобродетельные дамы.

Ты часто видел, как ходят крикливые старухи в дурных пьесах из других Миров, где нет благородства, а на шпагу накалывают кусочки сосисек?

Морально устойчивые девушки нашей Планеты Гармония расхаживают красиво; грация играет во всех частях тела, а пластичность – основа морали, как чернила – база стихотворения.

Девушки, несомненно, прелестны, но самое красивое в них, о чём ты не должен знать по причине детского целомудрия, самое красивое в то же время оказывается и самым ужасным на вид.

Поразительное несоответствие, а ответ на этот вопрос, как и на вопрос о целесообразности существования диких страшных обезьян, еще не найден ни одним философом, пусть даже философ по утрам пьет кефир, а закусывает кислой капустой.

Петлю, петлю не затягивай на жабо, сын мой Яков, задушишься, и не увидишь греховное падение обезьяны!»

Обезьяна, что сейчас бежала по полю боя, отличалась от обезьяны из детства графа Якова, но, несомненно, некультурная, оттого, что – не красивая.

Всё уродливое и безобразное – аморально!

В левой лапе обезьяна держала синий флаг, а правую положила на красную кнопку на поясе – жест достойный, но где же танки врага?

— Своя! Синяя! Однополчанка! – граф Яков фон Мишель вскрикнул и почувствовал симпатию к животному, что шло на подвиг в одном строю с ним, словно участвовали в одной опере.

Но в то же время жгучее чувство, при иных обстоятельствах граф Яков фон Мишель забросил бы его на дно колодца души – зависть, резануло в области пупка. – Стой, обезьяна!

Это не твой подвиг!

Желтый танк – для меня!

Об обезьяне не сложат баллады, обезьяне не посвятят фестиваль весенней песни.

Обезьяна не услышала призыв графа Якова фон Мишеля, думала о своём, об обезьяньем; под дубом на родной планете Марс зарыла клад с золотыми монетами, монет хватило бы на домик у карстового моря; теперь добро не достанется родственникам, а пролежит до первой же свиньи, что так охочи до корней дуба или до скончания веков, когда Планета Марс треснет пополам, как ягодицы эль-койота.

— За Родину! За сталелитейщика! – «Золото! Почему я экономил на женщинах, а копил себе на гроб?

Теперь же – умру без золотых зубов!» - обезьяна подумала в последний миг, нырнула под танк и нажала на кнопку мины – так ребенок нажимает на глаз плюшевого медведя.

Взрыв! Куски желтого танка в воздухе смешались с обрывками плоти обезьяны, что еще миг назад мыслила, пусть дурно, но лучше, чем мыслит разбитая чашка или кусок ваты.