Моральный патруль

Сейчас я не уйду, от вас, особенно после предложения руки и сердца, граф Онегин Педро фон Геринг, а предложу за собой нечто большее, чем моё недвижимое и движимое имущество; я предложу Вам то, граф, что вы, даже, если рядом с вами в полное горло закричит оперный певец барон Арсеньев Луис Чан, примите с пониманием и восторгом первой любви.

Я подарю вам свою ногу выше головы, и нога моя не опустится в течение семи часов или более, словно её прибили серебряными гвоздиками к небосклону.

В моей ноге – вызов балеринкам с других Планет; балеринки не держат ногу выше головы более пятнадцати минут, а я – сколь угодно, пока нужда не заставит обратное; благородство в моей поднятой ноге, вся родовая знать; предки из могил будут наблюдать, как я приношу в жертву вам, граф Онегин Педро фон Геринг!»

Графиня Антуанета де Жаккар, стояла с поднятой ногой, личико её носило в тот момент печать отрешенности, самопожертвования и совершенства, присущее только благородным дамам с кристальной честью.

Через четыре часа я прервал молчание и поклонился в ноги моей избраннице, каждую травинку лобызал, и видел движения жуков, неизъяснимые колебания мельчайших частиц на крыльях стрекоз:

«Сударыня графиня Антуанета де Жаккар, благовоспитаннейшая!

Никогда не называл себя скверным пройдохой, отщепенцем от музыки, даже в общей бане с фехтовальщиками, когда видел небо в капельках росы, не помышлял о дурном; но сейчас, когда вы жертвуете себя, бросаете тело и понятую вашу ногу в семейный очаг, я слегка себя укоряю, не до небес, не до бездны, но журю за то, что прозябаю рядом, и не выгадываю для вас радости!

Радость – не голый скрипач нудист на крыше!

Позвольте, графиня Антуанета, почти жена моя, я подставлю плечо под вашу поднятую выше головы ногу, и моё плечо – символ нашего семейного крепкого, словно бревно в мороз, счастья.

Ни в коем случае моё плечо не умалит вашей поднятой ноги, а даже красками радуги размалюет ваше благородство и моральную чистоту».

Я подставил плечо под прямую вытянутую ногу графини Антуанеты де Жаккар, и мы стояли так долго, до следующего вечера; мимо проходили художники с мольбертами, музыканты с инструментами, поэты с дневниками и Музами; тренировали голос гастролёры баритоны, порхали балерины, а мы стояли с гордым удовлетворением своей значимости – Новоалександрийские столпы, а не мы!

Пришла ночь, и мы кольями забора упали в белые росы: а через девять месяцев жена моя Антуанета принесла первого ребенка – дар Мельпомены.

С тех пор каждый год графиня Антуанета де Жаккар-Онегина Педро фон Геринг приносит посильный плод в нашу семью.

Многодетная семья эстетов – высший пик радости во Вселенной!

Я всё вам рассказал, граф Яков фон Мишель: о своих чаяниях, умиротворении, понимании искусства и поднятых выше головы ногах благородных девиц», — граф Онегин Педро фон Геринг замолчал, шпагой проколол бурдюк и пил сладкий сок грушевого дерева. – граф Яков фон Мишель водолазным колоколом вынырнул из воспоминаний, погрозил пальцем падре Гонсалезу, затем устыдился своего жеста – не неприличного, но уходящего от благородства и произнёс с нотками извинения в мармеладовом голосе: — Деликатно я рассказал о графе Онегине Педро фон Геринге, и только с одной целью; мне прелюбопытно – не родственники ли вы, не состоите ли в коммерческих связях; очень похожи ваши брови и буква «р».

— Не имею ничего близкого в родственных связях с графьями Онегиными фон Герингами, хотя, возможно, что в тысячном прежнем поколении пересекались с бананами на пальмах, – Падре Гонсалез на наностекле иллюминатора выбивал «Марш художников», будто Космических синичек из вакуума вызывал. Пот застилал глаза, но Падре Гонсалез героически доиграл марш – смысл текущего момента, как биения сердца; ерунда, не стоит обращать, но, если на миг сердце остановится… — Занятная фигура ваш граф Онегин, но о нём позже, с пониманием и сознанием, что не только лицо украшает эстета.

На вас, граф Яков фон Мишель, возложена важная эстетическая миссия, мной возложена: укрощать, пресекать, наставлять!

Не напускайте самый отборный вид на чело, граф, ни к чему – мы же в открытом Космосе, а в Космосе все искренне – ложками черпай искренность.

На Гармонию вам возвращаться нельзя – позор из-за Сессилии Маркес Делакруа, что вы допустили похищение, будто сами составили заговор и подписали кровью жертвенной овечки.

Овечки на лугу – идиллия, словно маковым зерном по зрачку.

Уберите руку с эфеса, граф Яков фон Мишель, понять не могу, почему провинциальные поэтессы любят обтягивающие голубые спортивные штаны и красные майки.

— Что с несравненной графиней Сессилией Маркес Делакруа? Честь её не пострадала нравственно и физически? – граф Яков фон Мишель закусил нижнюю губу, отметил, что в данный момент больше интересуется судьбой Сессилии Маркес Делакруа, чем своей – снова под желтые танки. – Могу ли я ей наедине в узилище переедать оду «Воздержание»?