— Полноте, граф, культура в опасности, как на сносях, а вы о передачках! — Падре Гонсалез с кадилом три раза прошёл по каюте, затем наклонился, поднял с пола траурную ленточку и повязал через левый глаз, подражал морским пиратам. — Принцесса Сессилия Маркес Делакруа, она же - Сессилия Гарсиа Ганди в полнейшей безопасности в плену – сложная политическая ситуация, но с проблесками духовного, что окрыляет и вселяет голубиную надежду, голубь Мира.
Принцесса отравила на пиру ядом из перстня сто человек и других особей – больше яда не хватило; прекрасная школа целомудрия и благонравственности, я скажу даже больше — пластичности, — падре Гонсалез приблизил лицо к лицу графа Якова фон Мишеля, затем отпрыгнул, ужаленный взглядом. – Честь Сессилии Маркес Делакруа не запятнана; помилуйте, граф Яков фон Мишель, одни силы желают склонить Сессилию Гарсиа Ганди на свою сторону, другие – на противоположную, и этих сторон и сил – предостаточно, чтобы у художницы головка миленькая кругом пошла, будто на карусели.
Вам предоставляется возможность, граф, послужить Отечеству, культуре и вернуть из плена Сессилию Маркес Делакруа, пусть даже ценой безнравственности, когда подол от встречного нановетра задирается на голову.
— Как же так? Подол на голову? Вернуть Сессилию Маркес Делакруа несравненную, а честь моя, а подвиг под жёлтым танком, будто гигантский лимон по мне пройдет?
Не понимаю, почему же в голове у меня дрозофилы с красными червячками в зубах?
Кружится, вертится, ах, вежливость требует понимания, но я не понимаю, падре, жаль потерянных мозгов, истерзанных эгоизмом поэта.
— Под танк не нужно более, для вас новое испытание, граф Яков фон Мишель – моральный патруль! — Падре Гонсалез упал в массажное кресло, перевел рычажок на красную черту и вскрикнул от тысячи иголок в ягодицах, будто на кактусовом поле играл в футбол.
— Моральный патруль? Что это? Вакса? Фикса? Я о нём не слышал, а наслышан я о многом, окончил курсы истории Вселенной, кокарда за прилежание, даже Премия «Литературное наследие» за Новеллы. – Граф Яков фон Мишель чихнул и тут же устыдил себя за несдержанность — неприлично в обществе издавать непристойные животные звуки; если бы, в каюте находились дамы, то пришлось бы покончить жизнь самоубийством по причине стыда.
— Что отличает безволосого человека от хвостатого животного? Мораль! — Падре Гонсалез пристально посмотрел на панталоны графа Якова фон Мишеля: — Граф, панталоны у вас модные, дорогие, потому что вы — благородный, как золотая стрела «Амура».
У некультуральной неблагородной братии с других Планет панталоны, может и дорогие, но без изыска, без вылепленных из белых булок пуговичек, поэтому мы называем инопланетян — животными, как собак и кошек.
Чем выше мораль, тем дальше человек от животного, чем больше эстет – тем умнее и красивее.
Все благородные девушки – красавицы, а юноши – изящные, покрытые пухом причинности, а не мертвенно-пьяной коростой.
Человечество расселилось по миллиардам Миров, но только в некоторых остались люди, потому что несут в себе искру морали, и эта искра позволяет оставаться человеком с большой буквы и в белых панталонах с рюшечками и кружавчиками, словно пена морская.
Почему Цивилизация на Базовой Земле затухает, почти затухла?
Сначала пуки за столом и бранные слова – уберите шпагу, граф Яков фон Мишель, я не оскорбляю вас произнесением неэстетичных слов, а ввожу в историю, – затем – поклонение гениталиям и бессмысленной культуре, что замкнута на себе, как змея, что проглотила свой хвост.
Чем встретили метеоритный дождь три тысячи триста пятнадцатого года?
Вальпургиевы пьяные ослы взялись за руки, танцевали и пели – песнями и плясками, а не культурными эстетическими нанотехнологиями встретили и получили – каждый по метеорному осколку в печенку.
Всех танцоров, поэтов, музыкантов, художников и певцов разорвало, а ведь они имели благие планы – искусством остановить камень.
Погибли, оттого, что – неблагородные!
Только культура, высокая мораль в сочетании с благородными корнями остановит метеорит; другие песни, танцы, стихи, музыка и картины остановят, оттого, что — наши, выверенные, мы в них верим, как в дверь в страну расфуфыренных балалаечниц.
Художник граф Мондео Александр Павлович не находил нужной краски для своих работ, поэтому изобрёл её – несмываемую краску – чудо науки, хотя науки не знал и не знает, оттого, что поёт каждую ночь с благородными девицами, и выбирает из них певуний, похожих на свечки.
Музыкант, выдающийся академик свирели князь Костромской Сюркуф Асланович изобрел переход на два миллиона световых лет – не больше и не меньше, нечаянно изобрел, когда бродил в полях в поисках бамбука для своей новой, похожей на фалос гнома, свирели.
Мораль, слитая с убеждениями – сила и прогресс, а аморальное – низменно, ведет к упадку человечества, к гниению и дурному жабьему запаху изо рта.
У меня зуб болел, и из-за гадкого этого случая я падал в ужасе в обмороки, не наносил визиты к несравненной графине Ебужинской, моей пташке – свет в иллюминаторе!