Морана

Остановившись возле закрытой двери малого спортзала, Валеева на несколько мгновений о чем-то задумалась. Затем поглядела за спину преемнице на ответственном воспитательском посту и вполголоса поведала о том, что в начале года случилась одна не очень красивая история, в ходе которой Совет пионерской дружины исключил из своих рядов одну пионерку, и дополнительно наказал ее всеобщим бойкотом. Потом, конечно, старшие товарищи во всем разобрались и примерно наказали уже председателя Совета дружины и пионервожатых, но необоснованно наказанная девочка все равно оборвала любое общение с соседками по спальне, кроме двух своих подруг — которые единственные из всех выступили в ее защиту. С тех пор девятка «фабзайчих» и упомянутая троица живут как бы в разных плоскостях, причем последние от этого вообще никак не страдают.

— Но разве… Перед ней что, не извинились?

— Почему, очень даже извинялись, искренне и не один раз. Но…

Теперь старшая воспитательница (а в будущем и официальная заместительница директрисы Липницкой) почему-то мазнула глазами по двери спортзала.

— Почти всегда обидеть проще, чем получить затем прощение. Своим подружкам та девочка помогла хорошо подготовиться и уверенно сдать вступительные экзамены в Минский медицинский техникум. Сама Александра в следующем году закончит обучение в этом же техникуме, которое совмещает с посещением лекций в Политехническом институте; кроме того, по результатам ее выступлений на всесоюзном Чемпионате по пулевой стрельбе — республиканский комитет Белоруссии по делам физкультуры и спорта ходатайствовал о присвоении ей звания «мастер спорта СССР».

— Ого!

— Александра прекрасно рисует и отлично шьет, имеет первый разряд по художественной гимнастике, знает три иностранных языка, есть грамоты за различные достижения, и от ОСОАВИАХИМ… Очень целеустремленная и волевая девочка, с уже сложившимся характером. Если бы она только захотела — то я уверена, все ее соседки по спальне поступили бы в какой-нибудь минский техникум. Фабрично-заводское ученичество, это конечно тоже хорошо: но все же место девушек не за станками, а…

Неопределенно покрутив в воздухе ладонью, Валеева расстроенно махнула, сделала оставшиеся несколько шагов до двери и громко постучалась.

— Мой вам совет, Идочка: почитайте внимательно личное дело Александры, и постарайтесь наладить хотя бы ровное общение.

— Нас этому в училище и учили: даже был отдельный курс по сложным подросткам и их особенностям!

— Вот и прекрасно…

Договорить о тонкостях советской педагогики не дала распахнувшаяся дверь: открывшая им жгучая брюнеточка при виде любимой воспитательницы тут же сменила недовольное выражение смуглого личика на солнечную улыбку и что-то сказала. Что-то, потому что Ида только и поняла, что прозвучал иностранный язык: однако черноволосая девица тут же исправилась и отступая от проема, пожелала женщине крепкого здоровья уже на отменном русском.

— Спасибо, Машенька. Вам еще долго?

— Нет, мы почти закончили!

— Ну, мы тут на лавочке…

Кивнув, юная воспитанница поспешила вернуться к еще двум девицам, что в центре небольшого зала выполняли… Хотя, наверное, танцевали? В общем, разучивали какие-то гимнастические упражнения. Вернее, это делали брюнетка и еще одна девушка с волосами цвета спелой пшеницы: третья же, по виду откровенная альбиноска, следила за ними и время от времени поправляла стойки и отдельные элементы движений. Так продолжалось минут пять, пока белянка внезапно не хлопнула в ладоши: после этого звучного сигнала начинающие гимнастки сначала замерли, затем расслабились, и с улыбками и потягушками неспешно направились к лавочке у стены. Где взяли каждая по книжке, устроили их на собственных головах и медленно пошли — причем ступали по крашеному полу так, словно на нем кто-то для них нарисовал невидимую линию. Что касается белокурой ровесницы-наставницы, то она направилась к заглянувшим в спортзал педагогам, и двигалась при этом так плавно и легко, что Ида немедленно захотела себе такую же походку. И… И внешность! Ну или хотя бы такую же густую гриву. Хотя тут же укорила сама себя, напомнив, что зависть очень плохое чувство, и советские комсомолки его не испытывают. Особенно к собственным воспитанницам…

— Вечер добрый Татьяна Васильевна. Как ваш малыш?

Присев рядом с воспитательницей, и не обращая внимания на незнакомую ей молодую женщину, некультурно вытаращившую на ее глаза — Александра положила узкую ладошку на слегка выпирающий животик.

— Растет, негодник! Как сладкого поем, уже и толкаться начинает…

Медленно проведя рукой вдоль живота и едва заметно кивнув будущей мамочке, беловолосая сирота отвернулась, вытягивая из-под сложенных на лавке фланелевых платьев сумку. Уже из нее извлекла наружу невзрачный холщёвый мешочек, скрывавший в себе литровую бутыль темного стекла и объемистую баночку с маслом. Или мазью. В общем, с каким-то непонятным и даже подозрительным содержимым светло-желто-зеленого цвета.

— Это концентрат, его надо будет разводить: одна часть настойки на три части теплой чистой воды. Как раз утро-день-вечер получится.