Надел Атякш чистую рубашку и чистые порты, с лавки под образами сор смахнул.
— Помыть бы ее надо, больно грязная лавка, — говорит Атякш. — Даже лежать на ней совестно.
— Сойдет и так, — торопит Безносый. — Ложись, старик. Сейчас я выну твою душу и на свет посмотрю: темненькая она или беленькая.
Атякш даже подпрыгнул от возмущения:
— Да какое ты имеешь право хрестьянский обычай нарушать?! Покойник должен лежать на чистой лавке — и точка. Вот я нажалуюсь на том свете, и тебя прогонят.
Скрипнул зубами Безносый от досады. Думает: «Ну и поганый старик, хлопот с ним не оберешься! Однако и то верно: если нажалуется, влетит мне по первое число».
— Ладно, — говорит, — мой лавку. Да поторопись: много вас у меня сегодня.
Атякш взял горшок со столярным клеем да и намазал лавку.
— Садись под образа, гостюшка, — предлагает. — А я лягу и голову тебе на коленки положу. Так тебе удобней будет душу из меня вытаскивать.
Сел Безносый на лавку и приклеился. А старик Атякш шасть во двор. Снаружи в окошко заглядывает, Безносому рожи корчит. Кричит:
— Будешь сидеть приклеенный до скончания века! Пиши бумагу, что разрешается жить мне еще семь лет. Тогда я кипятком отклею, а нет — сиди себе на здоровье.
Сидит Безносый день, два… А дело-то стоит! Люди помирают, а души из них вынимать некому.
На третий день заглядывает Атякш в избу и спрашивает:
— Ну как? Надумал?
— На год выдам тебе бумагу, а на семь лет не могу. Стар ты уже, семь лет не протянешь, — говорит Безносый.
Атякш спорить стал. Торговались, торговались — сошлись на трех годах. Написал Безносый Атякшу Ёге охранительную бумагу: дескать, три года к нему и носа казать не будет. И ушел со скрежетом зубовным — до того ему Атякш в печенки въелся. После его ухода запах мертвячий в избе целый месяц стоял.
Три года Атякш пил-гулял, ничего не боялся. Другой старик себя в строгости блюдет, потому — страшится помереть раньше времени. А у Атякша гарантия: что хочешь делай — смерть стороной обойдет.
Ну, прошли три года, как три вздоха, — были и нет их. В то утро, когда срок кончился, занемог Атякш, да так, как никогда еще с ним не случалось. Лежит на печке, ни рукой, ни ногой пошевелить не может.
Является Безносый. Увидел его Атякш, тут бы с печки спрыгнуть, какую-нибудь шутку отмочить, но не то что руки-ноги, даже язык не ворочается. Залез к нему на печку Безносый, вынул крючком душу и поволок на тот свет.
По дороге посмотрел душу напрогляд и говорит:
— Э, братец, в тебе больше темненького, чем светленького. Придется отправить в ад.
— А того-этого не хочешь? — спрашивает Атякш. Уж и ядовитый старик был, спасу нет. — Требую, — говорит, — чтоб меня не на глазок определяли, а по всей справедливости. Пусть мои грехи на одну чашу весов положат, а на другую — добрые дела, что я в жизни успел сделать. Тогда и посмотрим!
Требование правильное, ничего не попишешь. Привел Безносый Атякшеву душу на то место, где слева ворота в рай, а справа — в ад. Между воротами площадка, на ней — весы большие, чаши на толстых цепях подвешены. А вокруг служители с той и с другой стороны: райской службы — в белых халатах, из ада — в синих. Ну, начали взвешивать.
На одну чашу весов положили что-то на комочек ваты похожее — добрые дела Атякш ёги, на другую чашу навалили черного, целую кучу, смердит от нее — служители в белых халатах носы зажимают. «Это ж грехи мои тяжкие! — смекнул Атякш. — Когда же успел нагрешить столько? Ну, пропала моя душенька, запихнут меня в преисподнюю как пить дать!..»
Однако глядит — чаши весов колеблются, и неизвестно еще, какая перетянет. Добрые дела, оказывается, хоть малы с виду, да важно весят. Повеселел Атякш. «Ну, — думает, — капельку бы к «вате» добавить — и моя взяла!..» Только он это подумал, как чертенок в синей курточке хвостом зацепил за чашу с грехами и потянул ее вниз. Будь у Атякша руки-ноги, пихнул бы этого чертенка, аж черти бы его взяли. Но у души ни рук, ни ног — один, как говорится, пар.
Завопил Атякш, хотел спор завести, потому как явная несправедливость вышла. А черти быстренько смолой рот ему залепили и поволокли в адские ворота. За воротами, правда, тут же смолу вынули и говорят:
— Чего, дурак, орешь? Смотри, разве плохая компания у тебя будет?
Глядит Атякш — ив самом деле: купцы прогуливаются, генералы, земские начальники, а простого люду почти не видать. И все здороваются с Атякшем. «Мать честная, за своего принимают!»
— Ну как? — спрашивает Атякша главный черт.
— А как у вас насчет сковородки горячей? Надо лизать?
— Надо, — говорит главный черт. — Тут мы ни для кого поблажки не делаем. И генералы лижут, и купцы, и земские начальники. Ты вместе с ними будешь лизать.
— Черта с два! — Атякш возражает. — Генерал, может, тыщу душ загубил, купец тьму народа обманул, а я вровень с ними лизать буду? Нет уж!
Поморщился главный черт.
— Экий ты скандальный старик!.. Ну ладно. Они семь раз лизнут, а ты только один.
Атякш подумал, подумал и говорит: