Мордовский марафон

"Грамота делу не помеха, - веско сказал дед. - Хотя при нашей специальности и без нее не велика беда! Я вот с 32-го по самый 70-й при лагерях, а скажи мне: иди министром - ни за какие коврижки! Сколько их за мой век, министров этих, сковырнули - был и сплыл, а я, к примеру, как ходил в почете, так и на пенсию с музыкой проводили. Когда б не нога, я бы и еще послужил".

"Белую-то всю скушали, - тетя Нина поднялась из-за стола, вышла в сени и тут же вернулась с графином какой-то мутной, как кисель, жидкости. - Ну-ка домашненькой...".

"У меня тут, - дядя Коля пьяно икнул, - один штукарь, едри его под хвост, ручку, понимаешь, вертанул, - он подцепил из голубой миски кусок студня. Да... Так обидно... За пачку индейского* один, уже освободился, смастырил наборная и с красной звездочкой на конце. Ну, мне показалось на одного, я его завел за баню да по боку, да по шеям, а тут узнаю - не он. Вишь, как оно бывает... Да, не он, а зверек один, армян, в больничке сейчас лежит. Ну, черножопый, приедешь - я тебе пропишу! Я тебе... В общем, жить будешь, а на бабу не потянет!"

* Имеется в виду индийский чай.

"У нас бы за такое "по боку" крику не обобраться", - сказал дядя Витя.

"Я потому и ушел от вас к жулью - с ними не в пример легче. Больно вы цацкаетесь со своими "политиками".

"Скажешь тоже - цацкаемся! А посади-ка к нам любого блатного-разблатного белугой взвоет... Можно и без "по боку" такой регламент учредить, что только держись! Впрочем, мы и физическими, так сказать, мерами не пренебрегаем, но чтобы без свидетелей".

"Без физических нельзя, это так", - подтвердил дед.

"Мо-ожно! - вдруг не согласился дядя Витя. - Еще как мо-ожно!.. Конечно, если пара тысяч контингенту - тяжело, а как у нас все наперечет, так если с него глаз не спускать, то всегда нащупаешь, где у него болит. Я вот его свидания лишу или на голодный паек посажу, а то, например, книги да тетради заберу на проверку вроде, да обложки пообрываю, да тетрадь другую вроде как потеряю, да письма все перекрою, он и взвоет, а взвыл да обругал - пожалте, в карцер, на хлеб-на воду. Я сегодня как раз, хоть не курю, задымил "Беломорину" и за хожу в одиночку к Зибельману - у него и слюнки потекли, думал - попросит, но нет - вытерпел... Как, спрашиваю, жалобы имеются? Ночью холодно, говорит, нельзя ли бушлат? Да вы что, я ему... у нас это строго - только на вы... да вы что - июнь на дворе! А там и в самом деле не так холодно, как сыро - под окнами-то болото, да и погода вон какая. Ну-ка попробуй на фунте да на воде, да в одной курточке тряпичной целый день ни присесть, ни прилечь... Июнь, говорю, на дворе уже. Он глазами так и сверлит - съел бы! Ах вы, кричит, такие-сякие, книги мои порвали, людоеды! Ах, ты так? Я сейчас сажусь - и рапорт: "За оскорбление и так далее" - пятнадцать суток ему еще обеспечено как пить дать".

"Эка невидаль - пятнадцать суток! - дядя Коля заметно опьянел, лицо его взялось ярко-красными пятнами, глаза сделались неподвижные и мутные, как запотевшее стекло. - Мы бы за лайку эту сперва требуху ему оттоптали, а уж потом и пятнадцать".

"Разве теперь карцер, - сказал дед. - Вот раньше был карцер".

"Ничего, - утешил их дядя Витя. - Вон тот же острослов уже чирьями весь оброс. Я из этого Зибельмана сделаю Гибельмана, язычок-то я ему укорочу".

Дед возмущенно крякнул: "Эх вы! Ра-апорт написал! Так разве укорачивают-то! Тьфу-ты, глаза бы на вас не глядели!"

"Ты, отец, устарел, - рассмеялся дядя Витя. - За новой стратегией следить надо!"

"Учи, учи, яйцо курицу. Укащику-то за щеку, говорят".

"Ну, отец, это ты, если на то пошло, органам скажи - их установка: пусть, говорят, лают власть, зато будем знать, кто что думает. Вот и терпим. Другой этой власти сует во все дыхательные и пихательные - терпим. То есть как терпим? До поры до времени... А этого Гибельмана я проучу, чтоб не острил. Вызываю я его, в январе еще,- с характеристикой годовой ознакомить. Ну там нарушения перечислил и все прочее, как предписано, и в конце: "Взгляды свои не осудил, к советской власти относится отрицательно". А он: это ложь, я к советской власти отношусь очень положительно. То есть, я ему, как так положительно? А так, говорит, - я на нее с прибором положил!"

"Ха-ха-ха! - закатился дядя Коля. - Во, дает, падаль! Так и ляпнул?"

"Ну да! А то еще...".

"Вот ты говоришь, - вклинился дед, - ручку сперли. А что же эти ученые-мудреные? Уже и в космос летают, и тому прочее, а нет чтобы, значит, такую пилюлю изобресть, чтобы как кто напаскудничал, утром встал и сам на себя донес в доскональности"

"Ну ты, отец, и удумал, - рассмеялась тетя Нина. - Эдак всех пересажать придется - сторожить будет некому. Вот хоть бы и Виктор, не в осужденье будь сказано, где доски-то для сарая добыл?"

"Ну это ты..." - рассердился дядя Витя.

"Дак я в похвалу. Молодец! Это я вот бате - насчет его пилюли. Мы ведь тоже не лопухи, не из дому стремимся, а в дом".