Море и берег

Когда командир эсминца распорядился установить вместо кормового торпедного аппарата, как раз того, которым я заведовал, артиллерийское орудие, судовой комитет, поддержанный всей командой, заявил, что матросы воевать не собираются и никакого перевооружения не допустят.

Через несколько дней «Жаркому» было приказано выйти в море якобы для выполнения важного задания. Но по всей вероятности, эсминец хотели изолировать, чтобы лишить поддержки со стороны других кораблей.

После шумного собрания мы вынесли решение — не выполнять этого приказа и вообще не выходить в море под командованием Веселаго. Никакие уговоры представителей эсеро-меньшевистского Севастопольского Совета на нас не действовали. Мы твердо стояли на своем.

18 мая команду всполошило известие о том, что Мамая и еще трех членов судового комитета списывают с корабля. Весь экипаж построился на верхней палубе и потребовал к себе командира. Он выйти отказался. Тогда раздались возмущенные голоса:

— Вытащить его из каюты! Долой! [49]

Почуяв недоброе, Веселаго решил выйти к команде. Его появление было встречено криками «Вон с корабля!». Постояв минуту-другую в растерянности, он двинулся к сходне.

Изгнание командира — дело не шуточное. Как и следовало ожидать, конфликт, возникший на «Жарком», стал предметом обсуждения. Его разбирали на экстренно созванном делегатском собрании представителей кораблей и частей гарнизона, а затем в военно-следственной комиссии. Ее решение было доложено вновь созванному делегатскому собранию, которое приняло лишь один пункт постановления комиссии — о наказании командира эсминца. В резолюции собрания, хранящейся по сей день в Центральном архиве Военно-Морского Флота, было записано: «Членов судового комитета эскадренного миноносца «Жаркий» дисциплинарному взысканию не подвергать и порицаний комитету, как и команде, не выносить».

Но командующий флотом вице-адмирал Колчак решил иначе. Он обратился к Керенскому с просьбой отдать приказ о передаче дела прокурорскому надзору для выяснения виновных и привлечения их к суду. Играющий в демократию, хитрый политикан Керенский не взял на себя наказание «бунтовщиков». Он предоставил это право самому командующему флотом. А тот, не желая разоблачить себя как врага революционных солдат и матросов, не воспользовался им.

Однако, когда содержание телеграмм, которыми Колчак обменялся с Керенским, стало известно на кораблях, на флоте прошла волна собраний и митингов. На них моряки выражали свое сочувствие команде нашего эсминца, требовали ограничения власти офицеров, выступали против политики эсеро-меньшевистского Севастопольского Совета. Немалая заслуга в этом принадлежала прибывшей в Севастополь делегации моряков Балтики. Пятеро матросов-балтийцев побывали на многих кораблях и в частях. Они рассказывали о событиях в Петрограде, разъясняли требования большевистской партии.

Мне особенно запомнился митинг в минной дивизии на западном берегу Южной бухты, где в то время базировались эскадренные миноносцы. Понятными словами, так не похожими на трескотню эсеров и меньшевиков, [50] один из балтийских делегатов объяснял необходимость дружных, сплоченных действий в защиту народных прав и свобод, за дальнейшее развитие революции.

Еще более бурным был митинг, состоявшийся 5 июня в Черноморском флотском экипаже. На нем присутствовало более десяти тысяч человек. В предложенной резолюции содержалось требование разоружить офицеров и отстранить Колчака от командования флотом. Резолюцию приняли под громкие одобрительные крики матросов.

На следующий день в здании цирка открылось делегатское собрание рабочих, солдат и матросов Севастополя. Решающее слово здесь уже не принадлежало меньшевикам и эсерам.

После горячего обсуждения подавляющее большинство присутствующих проголосовало за такую резолюцию: «Командующего Черноморским флотом адмирала Колчака и начальника штаба капитана 1 ранга Смирнова, как возбудивших своими действиями матросские массы, устранить от занимаемой должности, вопрос об их аресте передать на экстренное рассмотрение судовых и полковых комитетов».

Однако осуществить это решение черноморцы не сумели. 7 июня Временное правительство отозвало Колчака в Петроград и тем спасло его от ареста. Новым командующим флотом был назначен контр-адмирал Лукин. На флот приехала правительственная комиссия для расследования инцидентов. Эти перемены несколько успокоили матросов и солдат.

На «Жарком» жизнь тоже вошла в свою колею. Корабль отстаивался в базе, командир на нем почти не появлялся. Всем на эсминце распоряжался судовой комитет, что экипажу очень нравилось. Ведь еще совсем недавно о такой свободе и не мечталось. А что эта свобода относительная и непрочная, понимали далеко не все.

Основные события в то время развертывались в Петрограде. До нас по-прежнему доходили только их отзвуки.

Но вот в конце октября председатель судового комитета Мамай, прибыв с берега, срочно собрал всю команду и радостно сообщил:

— Товарищи, в Петрограде произошла революция! [51]