Море и плен (СИ)

Оставляя прибрежные воды Кавказа, здесь далеко на Юге, мысли мои постоянно переносились к сердитому глубокому озеру Байкал, к рекам: Ангаре, Шилке, Зее и любимому родному Амуру. На нем я и вырос.

События последних дней: случай с „Охотником” наскочившим на мину, которую НКВД отнесло за счет диверсионного акта несуществующих врагов народа; гибель парашютистов во время маневров; бессердечность командования, главным образом политработников к черноморцам и последний рассказ Боброва о своем горе — все это в известной степени отразилось на моем сознании.

Нося на рукавах кителя советские позолоченные го-луны и звезды, я невольно, все чаше и чаще начинал убеждаться в их давно утраченном символе — свободы и справедливости Советской власти, при которой, не только гражданское население было бесправно, но бесправны были и военнослужащие, те, на которых держалась вся мощь н держится но сей день государство.

В один из таких дней, когда мысли особенно меня мучили, ко мне подошел судовой товарищ Василий Ефремович.

По всей вероятности он следил за мной, как и я следил раньше за своим земляком Бобровым.

Будучи, как видно от природы, большим весельчаком и балагуром, любимцем за свой нрав всего экипажа. Василий видя мое мрачное настроение, сначала видно решил разогнать его шутками, потом, видя, что и мос лицо прояснилось заговорил серьезно:

„Вы сами знаете, хуже моих дел на эсминце никто не имел. Я, ведь, на волоске был от разжалования за дела списанных в Новороссийске матросов. Надо мной, как ни над кем висел меч НКВД, я все-же крепился духом, зная заранее, что с приходом на корабль товарища Орлова, вы с ним меня защитите...”

С Василием я был знаком еще по судостроительному Техникуму, с тех пор мы с ним дружили, поэтому я не удивился его откровенности со мной и слушал его со вниманием.

— Верьте мне, продолжал младший лейтенант. — Былое наших отцов и братьев, вечно живет здесь. Их подвиги неразрывно связаны с именами адмиралов Лазарева, Корнилова, Истомина н Нахимова. Поэтому, только мы должны с вами и нам суждено преодолевать все тер-

«истые пути советского моряка... Не перебнвзйте меня... Я вижу ваше настроение. Оно такое же и у меня и у других наших товарищей по кораблю... Наше Черное море принадлежит не Советском власти, а матушке России и настанет день, когда черноморцы, вместе со всем народом. станут вольными людьми...

Как я не относился дружелюбно к Василию, «о все же, его откровенность меня начала тревожить. Я постарался незаметно перевести разговор на другую тему. Василий как видно сам заметил, что его откровенность перешла границы, поскольку дружба — дружбой, но на корабле я все-же был для него старшим офицером и сразу переменил разговор на новоявленную гостью на нашем эсминце:

— Наш брат, моряк, — начал он. — народ храбрый, никого и ничего он не боится., без всякой трусости преодолевает и все беды в морских штормах, а вот кзк увидит бабу, так сразу и становится другим человеком, немощным... словно его кто подменил...