Море и плен (СИ)

Во время этапов, когда тот или иной моряк, весь израненый, падал в изнеможении, его не стреляли, а добивали палками.

Другие, шли с открытыми ранами, им не давали ни медикаментов ни перевязочного материала.

О многом пришлось передумать в те никогда незабываемые дни нашего пленения.

Почему именно русские были на особом учете у гитлеровцев и назывались „унтерменшами’’?

Почему для пленных французов, американцев, англичан создавались более легкие условия и их так не истребляли. как русских?

Почему этот сильный народ, .иэбяшнн свою отчизну и умеющий ее защищать, в равной мере уничтожался и Гитлером и Сталиным?

Сейчас, как никогда приходишь к одной мысли, что вина русских в прошлую войну только одна: они опоздали вступить в освободительное движение генерала А. А. Власова, а для этого были возможности и представлялся момент, расправиться раз и навсегда со своими отечественными врагами коммунистами, как с врагами, не только прав, но и свободы.

Но если кто либо, читая эти строки, скажет: не за все же винить нужно, а нужно действовать, искать правду, как это многие называют „МОЕ ПРАВО”.

Да, именно нужно искать и в искании спросить: имел ли это самое „право” русский воин у советской власти? Мог ли он требовать, для своей самозащиты, это великое слово у Кремлевских вождей?

Конечно мог и заслуженно, но нс получил! А разве солдат Великой страны, как Россия, заслуживает этого наказания от советского правительства и от непонимающего Запада? Конечно, так-же как и первое, нет!

* •

Много пришлось пройти по бездорожью в неволе. Много убитых осталось по дорогам плена, но мало сохранилось в памяти мест привалов.

Вот один из них...

Вечер. Конвой устал и остановил ряды обессиленных пленных. Последние сразу валятся на землю, чтобы хотя на минутку отошли опухшие от хотьбы и от голода ноги. Ни у кого нет ни капли воды. Жажда сжигает все нутро. Но просить у врага хотя глоток влаги бесполезно. Получишь удар прикладом или пулю.

В этой оборваной, потерявшей всякий человеческий облик, толпе все время слышаться стоны, крики умирающих. К врагу присоединился еще один союзник — тиф. Тиф собирает большую жатву среди пленных.

Но и на грани смерти, кто-то находит в себе силы и кричит, что оборону Севастополя продало само руководство советского штаба. Его окружают другие пленные. Начинается спор: одни защищают штаб н сваливают вину на недостаток технических средств, другие ищут причину в измене офицеров, третьи просят замолчать и нс привлекать внимания конвоя.

Даже здесь, в руках врагов, на краю своей гибели матросы не забывают родной Севастополь.

Они несут его вместе с собой в сердце, в душе по страшной дороге плена.

Вглядываясь в изможденные лица своих товарищей, в их изорванные тельняшки, мозг мой разрывают мысли: как и что могло случиться с черноморцами? Почему, перед ними только вчера трепетали гитлеровские хищники, а сегодня босые, голые и голодные существа. Почему же, русский солдат сделался послушным рабом?..

Так, с мыслями на которые не находишь ответа, мы шли сотни километров, оставляя за собой Крымскую землю. А на этой земле, забитых палками, пристреленных. умерших от тифа и дизентерии, сотни трупов своих соратников...

Не забывается и предпоследний этапный привал около города Днепропетровска.

Пленные уже не шагали, не шли, а тащились многие, многие дни без пищи и воды. Они, теряя последние

силы выносливости, спотыкались, падали на землю и молили конвой — пристрелить.