Море и плен (СИ)

Одной из жертв такого контроля в этих довоенных смехотворных маневрах оказался Комбриг Мухин, начальник Каченского аэродрома, который выбросил с гидропланов около восьмисот парашютистов, из которых более четырехсот разбились на смерть. Причиной гибели этих молодых людей были сами парашюты в которых не раскрывались страпила.

Этот недосмотр, стоивший больших жертв, в Кремле был причислен к вредительскому акту контр-револю-ционммх элементов.

Командир Мухин был причислен к врагам народа, и, позднее расстрелян НКВД, а сами маневры приостановлены на неопределенное время. Горячка с муштровками

и боевой тренировкой утихла и началась обыденная суета в перемещении команд рядового состава и чистка офицерства в местном гарнизоне.

Матросы и командиры обновленных экипажей стали получать от своего „нового” начальства короткосрочные отпуска. Благожелательно относилось к получившим отпуска даже и Главное Командование военно-морскими силами Севастополя. Даже матросы, имевшие за время маневров дисциплинарные взыскания, получили помилование и могли пользоваться отпусками наравне с остальными стахановцами социалистической России.

Что касается городской жизни, то она ничем не изменилась за время отсутствия матросов в море: население иопрежнему ощущало во всем недостаток, особенно в пищевых продуктах и одежде и матросы могли выменивать как и прежде свои жировые пайки и одежду на водку'. хотя этот товарообмен строго наказывался местными властями вплоть до осуждения военным трибуналом.⁶)

• •

Пострадавши» от мины „Охотник” был отремонтирован, под личным контролем партийной организации докеров — в пять дней.

К моменту спуска на воду, командующий позаботился о его награде и на верхней койме обычного военноморского флага, теперь закрасовался орден „Красного знамени”, называемая гражданами города, „бляшка”, за понесенные жертвы в мирное время.

Но корабль был но только внешне красив; стальной организм его из-за аварии попортился и Обком партии Крымской республики был обезпокоен за дальнейшую судьбу корабля-орденоносца.

Появившийся в те времена у руководителей партийно-политического аппарата военный психоз для моряков был непонятен и мало кому приходило в голову его разгадывать. Мне же. по долгу службы приходившемуся вращаться с некоторыми высшими и старшими морскими чинами, иногда были известны засекреченные параграфы кремлевских директив флоту и кабинет одного из старших помощников Командующего был для меня всегда открыт.

Однажды, зайдя туда, я застал начальника оперативной службы, моего близкого друга, М. Орлова. На этот раз, он почему то встретил меня холодно. За время моего пребывания в море, Орлов сильно переменился и вместо дружеского ко мне отношения, я встретил сухую официальность. В беседе Орлов мне сообщил, что хотя я перемешен с эсминца на тральщик „Че-27", старшим офицером, но он этого перевода не желает и добьется у военного совета оставления меня на „Безымянном”, куда он сам переводится на место капитана Серова.