Мой глупый мопс, что приуныл, чудак? —Не хмурься, Уолт, и не пугайся так.Превратно то, что ждет нас впереди;Но от моей души беды не жди.Судьба слепа, твердят наперебой,Так подчинюсь ли ведьме я слепой?Ах нет, мой мопсик, ей меня не взять,Будь зрячих глаз у ней не два, а пять.Фортуна может одолеть поройЦаря, – пред склонится и герой.Но никогда она не победитПростую верность, что на страже бдит.О нет! Я выбрала тебя сама,Взаймы у ней не попросив ума.А если и сержусь порой шутя,Не бойся и не куксись, как дитя.Для радостей убит, для горя жив, —Очнись, бедняга, к жизни поспешив!Забудь обиды, не грусти, не трусь —И твердо знай, что я не изменюсь.Джордж Гаскойн
1534?–1577
Родился в провинциальной дворянской семье. Учился в Кембридже и в лондонской юридической школе Линкольн-Инн. Безуспешно пытался сделать карьеру, неудачно женился, рассорился с родичами, воевал в Нидерландах, где попал в плен. По возвращении в Англию опубликовал второе издание своих сочинений (первое вышло во время его пребывания на войне) под названием «Девизы Джорджа Гаскойна» (1575) или, в другом переводе, «Цветочки Джорджа Гаскойна». В сборник вошли не только его стихи, но и «Приятная повесть о Фердинандо Джероними и Леоноре де Валаско» – первый английский психологический роман о любви. В последние два года жизни написал и издал множество сочинений, в том числе «Благородное искусство псовой охоты» и назидательную поэму «Стальное зерцало».
Благородной леди, упрекнувшей меня, что я опускаю голову и не гляжу на нее, как обычно
Не удивляйся, что твоим глазамЯ отвечаю взглядом исподлобьяИ снова вниз гляжу, как будто тамЧитаю надпись на своем надгробье.На праздничном пиру, где ты царишь,Мне нет утехи; знаешь поговорку,Что побывавшая в ловушке мышьСильнее ценит собственную норку?Порою надо крылышки обжечь,Чтобы огня не трогать даже с краю.Клянусь, я сбросил это иго с плечИ больше в эти игры не играю.Упорно, низко опускаю взглядПред солнцами, что смерть мою таят.Два сонета из «Приятной повести о Фердинандо Джероними и Леоноре де Валаско»
IКогда тебя узрел я, о Звезда, —Твой блеск и прелесть дивную твою,Признаюсь: я зажмурился тогда,Как трус невольно жмурится в бою.Когда я вновь раскрыть глаза посмел,Они еще спасти меня могли б,Вдаль ускользнув; но я в упор смотрел,Увы! – и засмотрелся – и погиб.Я словно птичка у сучка в плену,Которую схватил коварный клей:Чем судорожней лапку я тяну,Тем делается самому больней.Как видно, нет мне участи другой,Чем плен принять и стать твоим слугой.II