Море — мой брат. Одинокий странник

– Увидимся, Эверхарт, – крикнул Дэнни, выходя. – Или лучше «товарищ»? – добавил он, смеясь.

– Как угодно, – заверил Билл как можно бодрее.

Юноша ушел.

Билл выбросил сигарету в иллюминатор.

– Товарищ! – рявкнул он. – Надо же, какой беспримерный дурак!

Он в ярости снова рухнул на койку и уставился на стальную переборку. «Мир полон дураков? Может хоть кто-нибудь обладать разумом просто для разнообразия?»

Он сердито пялился в переборку.

«Ухожу отсюда сегодня же, ей-богу, пока не рехнулся». Он уткнулся лицом в подушку, кипя от негодования; но в глубине уже тонкой струйкой побежало раскаяние, словно некое прохладное средство пыталось унять огонь его злобы. Он судорожно перевернулся на другой бок; прохлада распространялась. Он нетерпеливо вздохнул.

«Конечно! Я снова дурак… Юный Палмер был искренен, но не я… У него есть идеалы, хотя с ними он дурак дураком. Мне бы постыдиться за свой сардонический скептицизм – когда же, черт возьми, я избавлюсь от этой Дедаловой ясеневой тросточки[34]. Она ведет в никуда, ей-богу! Я изображал Ника Мида, играя с наивностью и искренностью Палмера. Парень хочет как лучше… Урок нетерпимости от Мида – вот что это было. Если он ортодоксальный марксист, черт возьми, я покажу ему что похуже – ортодоксального эверхартиста. Если они не похожи на Эверхарта, значит они дураки! Натуральные глупцы! И Эверхарт – это постоянная в уравнении дураков… а я-то думал, что ночью поступил разумно, вывалив это все на Ника, – какой вздор! Я такой же узколобый, как и он».

Билл отбросил подушку и сел.

«Я помирюсь с Палмером… он и не заметил мой сарказм, бремя укора на мне, и только на мне. Клянусь своей душой!.. нельзя идти по жизни, насмехаясь над спутниками – куда это нас заведет?! – мы все должны научиться уважать и любить друг друга, и если мы не способны на это, тогда, ей-богу, мир должен быть терпимым! Терпимость! Если люди вроде Ника не терпят меня, я буду терпеть их».

Былл спрыгнул на палубу и высунулся в иллюминатор.

«Иначе, – мрачно рассудил он, – ничего никогда не изменится по-настоящему… а измениться мы должны».

Чайка, сидевшая на кромке причала, возмущенно спрятала клюв в перьях. Вдали, в бухте, виднелась корма эсминца.

Билл кивнул: «Самое время для терпимости! Или… самая война за терпимость? Пускай напишут все черным по белому – вот тогда я поверю…»

Он всунул голову внутрь и налил себе чашку воды. Взглянул на упакованный чемодан.

«Надо держаться до конца… просто из принципа. Теории и принципы претворяются в жизнь, только если их применять… теоретически я против фашизма, так что должен с ним бороться – Ник на борту, он ведь не сбегает. Что он подумает, если я смоюсь?»

Билл усмехнулся и открыл чемодан.

– Хорошо, мистер Мид, посмеемся над вами.

Он распаковался и лег вздремнуть. Едва он погрузился в дрему, вернулась беспечность.

– Знаешь Мартина? – спросили его.

Билл быстро проснулся.

– Который час? – спросил он. – Я спал…

– Почти полдень, – ответил матрос. – Слушай, блондин этот сказал, что ты знаешь парня по имени Мартин.

– Да, знаю.

– Уэсли Мартин?

– Да.

Матрос протянул Биллу записку:

– Не знаю, где его найти… передашь ему?

Билл осмотрел послание снаружи – на нем от руки было нацарапано: «Уэсли Мартину, матросу».

– Малышка на проходной сказала передать ему, – сказал матрос. – Я бы с ней и сам не прочь… та еще деваха.

– Девушка?

– Да, на проходной. Отдай Мартину. Увидимся! – Матрос уже уходил.

– Я не знаю, где он! – крикнул Билл.

– Ну, я тоже не знаю – увидимся.

Матрос удалился по коридору.

Билл сел на банку и задумчиво побарабанил пальцами по письму. Невредно и прочитать – Уэсли все равно никогда его не получит. Билл открыл и увидел:

Дорогой Уэс,

я знаю, что теперь ты передумаешь. Я буду ждать тебя. Я люблю тебя.

^{Твоя жена}

– Жена! – воскликнул Билл. – Я думал, он ее бросил…

Нахмурившись, он перечитал записку.

По коридору шел буфетчик. Билл поднял глаза.

– Накрывай на обед, – сказал буфетчик. – Уже почти двенадцать.

– Точно! – гаркнул Билл, вставая. – Я спал.

Он последовал за буфетчиком обратно на камбуз, взял тарелки, чашки, блюдца и приборы. По дороге в столовую палубной команды он прошел мимо Дэнни Палмера – тот стоял и чистил картошку вместе с Итингтоном и другим помощником кока.

– Познакомился с Мидом? – спросил Билл, перекрикивая полуденный шум камбуза.

Дэнни широко улыбнулся и с энтузиазмом кивнул, многозначительно к тому же подмигнув. Билл усмехнулся. Он отнес посуду в маленькую столовую, где поздравил себя с тем, что записался на работу, которую можно выполнять одному и в полном покое. На камбузе всегда царил грохот и беспорядок, а в столовой можно накрывать на стол в тишине, без суеты собирать заказы матросов и выполнять их с минимальным достоинством. Само собой…

– Эй, мужик, не надорви кишки!

Билл обернулся и едва не уронил кетчуп. Уэсли. И ушел Уэсли так же быстро, как и пришел. Билл скакнул через банку с воплем удивления.

В дверях он позвал:

– Эй, Уэс, иди сюда!

Уэсли повернулся и побрел обратно по коридору, куря сигарету: