Море — мой брат. Одинокий странник

Они молча изучали карты. Билл взглянул на Уэсли и задумался, как тот может часами смотреть на море, а затем спокойно играть в карты. Разве там, на носу, не темно, не огромно? Уэсли поднял глаза на Билла. Они молча смотрели друг на друга… и в этом коротком взгляде темных глаз Билл прочел, что Уэсли читал его мысли и отвечал ему – да, он любил и созерцал море; да, море темно и огромно; да, Уэсли это знал, и да, Билл понял. Они отвели взгляды.

– Пас, – пробормотал Дэнни, изгибая светлые брови.

– Есть, – сказал Уэсли.

Ник провел языком по нёбу.

– Три, – сказал он наконец.

Билл махнул Нику рукой. Ник усмехнулся:

– Отдаешь мне победу?

– Само собой, Ленин, мир твой, – сказал Билл.

Дэнни вежливо засмеялся.

– Как верно, – мурлыкнул он.

– Козырь – бубны, – пробормотал Ник.

Они начали играть молча.

– Я переезжаю к Нику, – некоторое время спустя объявил Дэнни. – Как считаете, тут ведь намного приятнее, чем в этом вонючем кубрике?

– Несомненно, – сказал Билл.

– Ты ему не верь, – быстро сказал Ник. – К черту его отговорки. На самом деле он хочет быть рядом со мной.

Палмер засмеялся и покраснел. Ник ущипнул его за щеку:

– Красив, не правда ли?

Уэсли слабо улыбнулся, Билл несколько смущенно поправил очки.

Ник с каменным лицом продолжил игру.

– Нет, правда, мне здесь нравится куда больше, – барахтался Дэнни. – Тут гораздо милее.

Уэсли посмотрел на него с любопытством.

Ник шлепнул на стол туз. Уэсли носом выдувал клубы дыма, обдумывая следующий ход. Каюта погрузилась во тьму, когда открылась дверь; они услышали, как волны снаружи шелестят и плещут в борт движущегося судна.

– Не стой там, чеша в затылке! – заорал Ник. – Закрывай и входи.

Дверь закрылась, и в каюте снова зажегся свет. Явился парень из орудийного расчета.

– Привет, Робертс, – поздоровался Ник. – Садись.

– Не знал, что ты держишь игорный зал, – засмеялся молодой солдат.

– Только вист.

Солдат примостился на койку Ника и стал смотреть за ходом игры. Через несколько минут Уэсли поднялся.

– Сыграй, солдат, – сказал он. – Я все.

– Да уж, – пробормотал Ник.

Уэсли взъерошил ему волосы. Билл отложил карты:

– Ты куда, Уэс?

– Не уходи, – воскликнул Ник. – Нам нужен четвертый.

– Пойду вниз, выпью кофе, – сказал Уэсли. Он взял бушлат и пошел к двери.

– Поторопись! – сказал Ник. – Хочу остаться с Дэнни в темноте.

Дэнни учтиво рассмеялся.

Уэсли помахал Нику и открыл дверь. На секунду его худощавый силуэт замер в лунном дверном проеме.

– Пойдет, Ник? – спросил он.

– Не закрывай пока! – взвыл тот.

Когда Уэсли вышел, они засмеялись и начали новую партию.

В десять Билл вышел из игры и отправился вниз на камбуз. Столовая кишела матросами – они играли в кости и пили кофе. Билл налил себе чашку, затем вернулся на лунную палубу и посмотрел, как большая желтая луна опускается к горизонту. Волна покоя нахлынула на него… первый день на море оказался непримечательным и непринужденным. Этому и отдана жизнь Уэсли?.. этому циклу работы, питания, праздности и сна, этой неторопливой драме простоты? Возможно, именно в этом всегда нуждался Эверхарт. Теперь он только и будет засыпать, просыпаться, работать, есть, бродить по судну, болтать, смотреть на море и засыпать снова.

Ничто не могло нарушить этот мудрый покой, это благоразумие души; он заметил, как быстро матросы, в том числе Уэсли, положили конец кощунственному бунту Джо – нет, они не допустят, чтобы такие «все им испоганили». А что такое это «все»?.. это образ жизни на море; это равенство, дележ, сотрудничество и общий мир… ей-богу, суровое братство людей, где преступника стремительно карают, а обычный человек находит свое место. Да, и Билл, который однажды полагал, что идеализма Уэсли не хватает, теперь обнаруживал в нем больше идеализма и больше практического подтверждения идеалов, чем в себе самом.

Билл в последний раз взглянул на ночное море и пошел спать. Он растянулся на койке и выкурил последнюю сигарету… он надеялся, что ему приснится сон.

Уэсли поднялся до рассвета на следующую вахту. Боцман велел ему кое-что сделать на палубе, поэтому Уэсли взял метлу и начал подметать. Вокруг ни души.

На второе утро море было беспокойнее, уже не такое гладкое, растревоженное поднявшимся ночью ветром. Уэсли пошел на верхнюю палубу и понаблюдал за дымом, что драными клочьями летел из трубы. Еще вялый со сна, неудержимо зевая, он подметал, пока не добрался до кормы. Два солдата стояли внизу у четырехдюймовой пушки, похожие на монстров в своих наушниках и оранжевых спасательных поясах.

Они помахали Уэсли руками, а он в ответ – метлой.

Судно закачалось на высокой зыби, корма медленно вздымалась от мощных колебаний. Ветер хлестал по воде, играя темно-зеленой тенью качкой воды. Тут и там белым пенным венцом обрушивались гребни волн. Через несколько дней, раздумывал Уэсли, поднимется буря.