Море Осколков

К королю подступила женщина с черновато-пепельными, почти налысо сбритыми волосами. Ее белые руки от плеч до самых пальцев покрывали голубые узоры. Некоторые Ярви узнал по учебе: знаки для исчисления будущего по звездам, круги в кругах, где начертано, как взаимосвязаны малые боги, руны, что повествуют о величинах, временах и расстояньях — и дозволенных, и запретных. На предплечье в ряд пять эльфийских запястий — осколки далекого прошлого, талисманы неслыханной старины и ценности со вставками-символами, значение которых кануло в пучину времен — пылали золотом, стеклом и сталью.

И Ярви понял, что перед ним мать Скейр, служительница Горма. Та, что отправила голубя матери Гундринг и мирными посулами заманила отца на смерть.

— Какой же король Гетланда приказал устроить здесь бойню? — спросила она трескучим, как у голубя, голосом.

— Одем. — И Ярви с болью осознал, что это правда. Его губы сжались, как от оскомины.

— Итак, лис убил своего братца-волка.

— Подлое зверье. — Горм вздохнул, отстраненно крутя на цепи трофейное навершие. — Верно, к тому все и шло. Верно, как и то, что Матерь Солнце спешит за Отче Месяцем по небу.

— Короля Атрика ты убил. — Сам того не желая, Ярви сплюнул кровавой мокротой.

— Вот как у вас говорят? — Горм поднял могучие длани, оружие на его поясе сдвинулось. — А что ж я тогда не похваляюсь содеянным? Эй, почему скальды до сих пор не воспели сей подвиг? Ужель моя победа недостойна веселья?

Он засмеялся, опуская руки.

— На моих ладонях, поваренок, крови — до плеч, ибо кровь мне милей всего на свете. Только вот беда: не все люди, что умерли, убиты мною.

Один из его кинжалов высунулся из-за пояса. Роговая рукоять смотрела прямо на Ярви. Можно успеть схватить. Будь он отцом, или братом, или храбрым Кеймдалем — кто погиб, защищая своего короля, он бы выхватил нож, вонзил бы его в живот Гром-гиль-Горма и выполнил бы свою торжественную клятву отмщения.

— Захотел погремушку? — Горм сам вытащил этот кинжал и, держа за светлое лезвие, протянул Ярви. — Так бери. Но знай — Матерь Война дохнула на меня еще в колыбели. Предсказано, что ни одному мужу не по силам меня убить.

Какой он огромный на фоне белесого неба, развеваются волосы и сверкает кольчуга. А на обветренном, бывалом лице — теплая улыбка. Неужели Ярви клялся отомстить такому великанищу? Он, полумужчина, с одной тоненькой, бледной рукой? Он посмеялся б над своей самонадеянностью, когда б не трясся от холода и страха.

— Растянуть его на колышках у прибоя да размотать кишки для ворон, — сказала Гормова служительница, не сводя с Ярви глаз.

— Вечно ты об одном и том же, мать Скейр. — Горм просунул нож обратно за пояс. — Жаль, вороны мне спасибо не скажут. Это ж мальчишка. Навряд ли именно он замыслил это побоище. — Ох, как верно сказано. — Я — не благородный король Одем, и не по мне возвышаться, убивая слабых.

— А где справедливость? — Служительница нахмурилась на закутанные тела, и на ее бритой голове заиграли мускулы. — Народ изголодался по возмездию.

Горм оттянул губы и похабно дунул.

— Скоро народ просто изголодается. Ты что, ничему не научилась у Золотой Королевы Гетланда, прекрасной и мудрой Лайтлин? К чему убивать то, что можно продать? В ошейник его, а потом бросьте к остальным.

Ярви только пискнул, когда один из подручных вскинул его за плечи, а другой защелкнул вокруг шеи железный обруч.

— Как передумаешь насчет ножа, — все так же улыбаясь, окликнул Горм, — разыщи меня. Бывай, бывший поваренок!

— Стойте! — просипел Ярви, ясно осознав, что надвигается дальше. Его ум метался в поисках любой лазейки, как этого избежать. — Подождите!

— Чего ждать? — спросила мать Скейр. — Хорош уже ему блеять.

Удар в живот отнял у него дыхание. Обмякшее тело подтащили к старой плахе. Один держал его, пока он кхыкал, а второй поднес штырь, огненно-желтый после горнила, и клещами задвинул его в зажим ошейника. Первый ударил молотом, чтобы намертво заклепать ворот, но напортачил — попал по штырю вскользь и капли расплавленного железа брызнули Ярви на шею.

Такой боли он не знал никогда — и он визжал, верещал, как котелок на огне, и выл, и рыдал, и корчился на колоде, пока кто-то из них не подхватил его за рубашку и не бросил в зловонную лужу — там, зашипев, железо остыло.

— Меньше на одного поваренка. — Лицо матери Скейр было белым, как молоко, и мраморно-гладким, а глаза синели, как зимнее небо, и не было жалости в них. — Больше на одного раба.

Часть II «Южный Ветер»

Дешевле некуда

Ярви сидел на корточках в вонючей тьме, ощупывал ожоги на шее и свежие царапины на обритом черепе. Днем он истекал потом, а ночью содрогался от холода и слушал, как надорванными глотками стонет, хнычет и на дюжине наречий безответно молит богов людское отребье. Как надрывается его собственная глотка, самая громкая из всех.