Море Осколков

— Мать Скейр противится любому моему слову, поскольку эти слова произношу я. Боюсь, что Гром-гиль-Горм опять состорожничает, и этот шанс мы упустим, а иного может нам и не выпасть. Но если данная стратегия будет исходить от вас…

— Хех, — утробно усмехнулась Скара. Не делай поспешный выбор, — наставляла ее мать Кире. — Даже если ответ ясен, потяни решение — покажи свою силу. Вот она и тянула, а пожалованная королевой Лайтлин рабыня осторожно забралась на табурет и искусными пальцами собирала ее волосы, укладывала витками и закалывала.

— Волей обстоятельств вы — на вершине власти, о королева. — Отец Ярви шагнул еще ближе, и за съехавшим его воротником Скара увидела сеточку тонких шрамов вкруг шеи. — И вы вцепились во власть, словно ястребица в пичугу. Можно ли мне рассчитывать на вашу поддержку?

Она посмотрела на себя в зеркале. Отче Мир, кто эта женщина с резким взглядом? Надменна, горда и тверда, как кремень? Ястребица, не иначе. Уж точно не она, Скара, в чьем животе клокочут мучительные тревоги.

Сделай властный вид — и власть у тебя, — поучала мать Кире.

Когда рабыня подвесила серьги, она расправила плечи. Раздула ноздри, шумно переведя дух. И едва заметно кивнула.

— На этот раз.

Ярви, с поклоном, просиял:

— Вы столь же мудры, сколь прекрасны, государыня.

Рэйт, после того, как запер дверь, вернулся в опочивальню.

— Не верю я брехливой этой сволоте. — Настолько неуместно и неподобающе, что Скара не удержалась от смеха. Никто из встреченных Скарой людей не выпускал наружу так мало, как отец Ярви, и никто не оставлял так мало внутри, как Рэйт. Любая мысль была написана черным по белому на его грубоватом, потрепанном, симпатичном лице.

— Отчего? — спросила она. — Оттого ль, что он счел меня красивой и мудрой?

Рэйт не сводил с нее взор.

— Если муж сказал правду два раза, это не значит, что он не лжив.

Значит, и Рэйт считает ее красивой и мудрой. Как же приятно! Однако не дело давать ему это понять.

— Отец Ярви предоставил нам возможность нанести удар по Верховному королю, — молвила она. — Я не собираюсь ее упускать.

— Стало быть, ему вы доверились?

— Не обязательно доверять человеку, чтобы его использовать. В конце-то концов и мой придверник, бывало, лил эль в чашу Грому-гиль-Грому.

Рэйт сугрюмился сильнее прежнего, теребя прорез в мочке уха.

— Возможно, лучше всего не верить никому.

— Благодарю за совет. — Скара посмотрела ему в глаза в зеркале. — Можете идти. — И, щелкнув пальцами, велела рабыне принести платье.

17. Мнение свиней

Прошло два года, как Колл побывал в Ройстоке, и поселение это, подобно опухоли, расползлось ввысь и вширь на своем заболоченном островке.

Деревянные щупальца протянулись над водой на шатких сваях. Дома, точно настырные раковины-прилипалы, лепились к извилистым дамбам. Халупы надстраивались над хибарами под всеми углами, лишь бы не вровень. Внизу — гнилая чащоба бревен-подпорок, сверху — сотни труб обволокли город дымным покровом. Отдельные комочки — срубы, сараи, хижины разлетелись по сторонам, как брызги харкотины, впивались во всякую кочку, лишь бы сухую, лишь бы держалась лачуга — здесь, посреди трясины и топей в широком устье Священной.

Столько тесаной древесины в одном месте Колл еще не встречал.

— Разрастается, — заметил он, морща нос. — По-моему, развитие налицо.

Колючка попросту зажала ноздри.

— Вонь развели — прямо в лицо. — Ядреная смесь вековых пластов навоза и соленой гнили водорослей с едкой приправой от коптилен рыбы, красилен тканей и дубилен шкур гасила Колловы вдохи в глубине горла.

Но королева Лайтлин была не из тех, кого отпугнет от намеченных дел запашок.

— Ройстокские заправилы растолстели на торговых путях вдоль Священной, — сказала она. — Вместе с ними отек жиром и город.

— Варослав прибыл откусить свой кус мяса. — Колл невесело разглядывал приближающиеся причалы. — И немало кораблей он привел.

Глазами, суженными в щелки, Колючка обвела длинные и поджарые суда.

— Я насчитала тринадцать.

— Многовато, если просто показывать силу, — задумчиво промурлыкала Лайтлин. — Полагаю, калейвский князь решил тут остаться хозяйничать.

Снаружи припекала Матерь Солнце, однако в палате стояла холодина. Князь Варослав восседал во главе длинного стола, столь гладкого, что можно было разглядеть расплывчатые отражения друг друга.

И отражения одного только князя хватало, чтобы Колла не отпускала тревога.

Он не был крупным мужчиной, не носил оружия. На его голове, подбородке и даже на надбровных дугах не росло ни волоска. На лице не проступало ни гнева, ни презрения, ни скрытой угрозы — только каменное бесстрастие, отчего-то пугающее сильней свирепого рыка. За ним полукругом встали воины — отряд рьяных головорезов. И другой полукруг — коленопреклоненные рабы в тяжелых оковах. Подле князя его стройная, как копье, подручная: с косынки вокруг лба подмигивают пришитые монеты.