Море Осколков

Глядя, как она направляется к дверям, Ярви почти обрадовался, что никто из них не вступил в Общину.

— Постараюсь не спотыкаться о меч! — воскликнул он вслед.

Она улыбнулась, обернувшись через плечо, и ступила через порог — на свету вспыхнули волосы.

Двери тихо закрылись. Ярви потерянно стоял на тронном постаменте, посреди всего этого залитого тишиной пространства. Его сомнения вдруг ожили и окружили его, громоздясь выше самих изваяний Высоких богов. Стоило ужасно много сил снова повернуться к Черному престолу.

Неужели он сядет туда, сядет между богами и людьми? Он — едва ли сумевший коснуться черного металла своей не рукой, а смехотворной нелепостью? Он заставил себя вытянуть эту руку, едва дыша. Заставил положить на металлическую гладь тот — единственный — дрожащий палец.

Твердая и холодная. Таким должен быть и король.

Отец был как раз под стать. Сидя здесь — и над его лохматой бровью сиял королевский венец. Изрезанные шрамами руки сжимали подлокотники, всегда невдалеке от рукояти меча. Того самого меча, который теперь прицеплен к поясу Ярви и чей непривычный вес тянет его книзу.

Я не просил себе полсына.

Ярви бросился прочь от пустого сиденья — стремительнее, чем прежде, когда на нем еще восседал отец. Не к дверям Зала Богов и не к уставшей ждать толпе снаружи, но к статуе Отче Мира. Прижавшись к камню, он провел пальцами вдоль щели у ног великана — бога-покровителя служителей. В тишине распахнулась потайная дверь, и, подобно бегущему с места преступления вору, Ярви скользнул в черноту.

Цитадель была полна тайных ходов, но у Зала Богов они сплетались в истинный лабиринт. Коридоры уходили под плиты пола, таились в стенах, проникали даже под купол. Служители древности пользовались ими, возвещая божью волю с помощью скромных чудес — сверху слетали перья или дым поднимался ввысь из-за статуй. Как-то раз на нерешительных ратников с потолка закапала кровь — когда король Гетланда созывал мечи на войну.

Ярви не страшился ни темноты, ни бродячих шорохов в каменных проходах. Туннели стали его вотчиной давным-давно. Он хоронился в их тьме от вспышек отцовского гнева. От зубодробительной любви брата. От холодной досады разочарованной матери. Он мог пройти всю цитадель из конца в конец, ни разу не ступая на свет.

Ему, как и полагалось прилежному служителю, знакомы здесь все пути.

Здесь его никто не тронет.

Голуби

Голубятня громоздилась наверху одной из самых высоких башен цитадели. Вековой птичий помет выгвоздил ее за века и внутри и снаружи, и сквозь многочисленные окна дул промозглый сквозняк.

В учениках матери Гундринг одной из его обязанностей было — кормить голубей. А также втолковывать послания, которые птицы проговорят потом, и смотреть, как они лопочут крыльями и взмывают в небо — унося служителям вкруг моря Осколков новости, предложения и угрозы.

Сейчас они выглядывали из клеток, в ряд вдоль стен — голуби да один бронзовокрылый орел, прибывший, должно быть, с вестью от Верховного короля в Скегенхаусе. Отныне единственного человека на всех берегах моря Осколков, кто вправе требовать у Ярви ответа. А сам он здесь, у вымазанной пометом стенки, теребил ноготь на усохшей руке — погребенный заживо под курганом обязанностей, которых не в силах исполнить.

Он всегда был слаб, но подлинное бессилие прочувствовал, только став королем.

Зашаркали шаги на ступенях, и мать Гундринг, тяжело дыша, миновала низкую арку и выпрямилась.

— А я думал, вам сюда ни за что не забраться, — проговорил Ярви.

— Государь, — ответствовала старая служительница, отдышавшись, — вашего появления ждали у дверей Зала Богов.

— Разве назначение этих туннелей — не помогать королю убежать?

— Не столь от семьи и подданных, не говоря о будущей невесте, сколь от вооруженного недруга. — Она всмотрелась в богов, нарисованных на куполе в виде птиц, устремленных к небесной лазури. — И куда вы собрались лететь?

— Скорее всего, в Каталию, или под Альюкс, а может, по Святой реке до Калейва. — Ярви пожал плечами. — Вот только у меня и двух добрых рук нету, не то что двух крыльев.

Мать Гундринг кивнула.

— В конце концов мы становимся теми, кто мы и есть.

— И кто есть я?

— Король Гетланда.

Он проглотил комок, понимая, насколько она разочарована в нем. Насколько разочарован он сам. В старинных напевах короли редко сбегали втихую, прячась от своего же народа. Отводя глаза, он наткнулся на могучего орла, безмятежно взирающего из клетки.

— Праматерь Вексен прислала весть?

— Весть, — подхватил один из голубей своей корябучей насмешкой над человечьим голосом. — Весть. Весть.

Мать Гундринг мрачно покосилась на орла, недвижного, словно набитое чучело.

— Его прислали из Скегенхауса пять дней назад. Праматерь Вексен спрашивает, когда вы прибудете на испытание.