– Тогда придумаем другое. Я не собираюсь называть своего приемного сына "Чо-Чо". Это звучит как поезд или гоночная машина. Она махнула рукой дочери. – Давай, дорогая, приведи его.
Кристабель странно посмотрела на нее. – Он будет жить с нами?
– Да. Ему больше негде жить.
Маленькая девочка какое-то время думала. – Хорошо, – сказала она, потом отправилась к ванну. Мгновением позже она появилась оттуда, таща протестующего мальчика за руку. Он снял с себя черный костюм и на этом остановился, как бы не зная, что делать дальше. На нем остались майка и трусы.
– Ты будешь и дальше жить с нами, – сказала Кейлин Соренсен. – Ты не против?
Он посмотрел на нее, как через дыру. Рэмси даже решил, что если ли бы он мог, то безусловно убежал. – Жить с вами? – спросил он. – Типа
– Да. – Она выразительно кивнула. – Скажи ему, Майк.
– Мы хотим, чтобы ты жил с нами, – сказал майор. К его чести, он говорил твердо и уверенно. – Мы хотим, чтобы ты... стал частью нашей семьи.
Мальчик переводил взгляд с одного на другого. – Не пойду в школу, – сказал он.
– Конечно пойдешь, – сказала ему Кейлин Соренсен. – И будешь мыться каждый день. И мы исправим твои зубы.
– Зубы? – Он выглядел немного потрясенным. Пальцы руки полезли в рот. Потом выражение его лица изменилось. – Чо, жить с дурочкой?
– Если ты имеешь в виду Кристабель, то да. Она будет... твоей сестрой, надеюсь.
Он опять посмотрел на них, вычисляя, все еще подозрительный, но потом в его лице что-то мелькнуло. Что? Рэмси мог только гадать.
– Хорошо, – сказал Чо-Чо.
– Если не будешь говорить плохие слова, то я разрешу тебе играть с Принцем Пикапиком, – пообещала Кристабель.
Он округлил глаза и они отправились в другую комнату – судебные заседания, военно-полевые суды, даже мертвый человек, говорящий со стенного экрана, ничто не могло заставить их остаться там, где взрослые занимались скучными взрослыми делами.
– Хорошо, – сказал Селларс. – Вот это по-настоящему хорошо. Теперь надо обсудить еще несколько дел.
– ПРОШУ прощения. Я опоздала. Я вернулась только вчера и все еще... чувствую себя немного странно. И ты знаешь, как медленно ходят автобусы в центре. – Рени поглядела кругом. – Этот офис не совсем то, что я ожидала.
Дель Рей засмеялся и пренебрежительно обвел здоровой рукой комнату без окон и маленький экран на ничем не украшенной белой стене. Другая рука, плотно перебинтованная, висела на перевязи. – Это все временное, я уже положил глаз на значительно более приятное помещение в основном здании ООН на площади Фаруэлла. – Он опять уселся на стул. – Бюрократия – очень смешная вещь. Три месяца назад ты бы подумала, что у меня заразная болезнь. А сейчас я внезапно стал всеобщим лучшим другом, и только потому, что ветер разносит запах судебного процесса о незаконном увольнении и мое лицо во всех сетевых новостях. – Он посмотрел на нее. – Но не твое лицо. Это плохо – ты прекрасна, Рени.
– Я этого не хочу – внимания, шумихи, ничего. – Она осторожно опустилась на стул, лицом к столу. – Вообще чудо, что я встала и хожу, но эти старомодные капсулы оказались лучше оказались лучше почти всего, через что входили в сеть другие. Они заставляли мышцы двигаться и не дали им атрофироваться. Ну и, конечно, у меня нет пролежней.
– Надеюсь однажды ты мне расскажешь, что происходило на самом деле. Я все еще не все понимаю.
– Это очень долгий разговор, – сказала она. – Но, однажды, я расскажу тебе. Это целый роман.
– Который закончился. Что с твоим отцом?
– Сердится. Но он стал другим, немного. На самом деле я иду его проведать.
Он заколебался. – А твой брат?
Она попыталась улыбнуться, но не удалось. – Без изменений. Но, по меньшей мере, я могу до него дотронуться.
Дель Рей кивнул, потом начал рыться в ящике стола.