Море серебрянного света

(изображение: GCN репортер, Мартин Боабдил, берет интервью у ФРМ)

БОАБДИЛ: " Вы не хотите продлить время вашего первоначального предсказания? "

МЕРФИ: " Не имеет значения, что говорю я или вы. Оно произошло. "

БОАБДИЛ: " Что произошло?"

МЕРФИ: " Мир закончился."

БОАБДИЛ: " Прошу прощения, я не понимаю. Мы, что, сидим в другом мире? "

МЕРФИ: " Во всяком случае не в том же самом. Я не могу объяснить лучше. "

БОАБДИЛ: "Не имеете ли вы в виду... философию? Вроде того, что каждый день старый мир кончается и начинается новый? Я полагаю, что в этом есть какой-то смысл. "

МЕРФИ: "Вы действительно идиот, или прикидываетесь? "

МЕМОРИАЛЬНАЯ служба прошла очень быстро. Нанятый ими священник сказал пару слов, прекрасно чувствуя, что происходит что-то непонятное, но при этом вел себя достаточно профессионально и не задавал лишних вопросов.

Он вероятно думает, что мы в хорошем настроении, потому что не любили дорого усопшего или, как бандиты, собираемся наброситься на завещание, подумал Рэмси, слушая записанную музыку. Ну, частично это правда.

Единственное лицо, на котором было написано подходящее случаю выражение, принадлежало Кристабель  –  опечаленное, с широко раскрытыми и полными слез глазами. Рэмси и ее родители попытались ей все объяснить, но она ничего не поняла, возможно из-за возраста.

Черт меня побери, подумал он, если я тоже все понимаю.

 –  Патрик Селларс был авиатором,  –  сказал священник.  –  Мне сказали, что он посвятил всю свою жизнь стране и друзьям. Хотя он и был тяжело ранен при исполнении служебного долга, он никогда не терял своей доброты, чувства долга и... человечности.

Ооооо...

 –  Сегодня мы говорим "прощай" его смертным остаткам.  –  Священник указал на простой белый гроб, окруженный цветами  –  требование миссис Соренсен. "Он был садовник,  –  заявила она.  –  Цветы должны быть."  –  Но часть его бессмертна и будет жить дальше.  –  Священник прочистил горло. Какой приятный человек, подумал Рэмси, и какая отличная мысль. Хотя он этого никогда не узнает.  –  Я думаю, не будет слишком большой вольностью предположить, что он еще летает  –  в том месте, в котором мы еще не были и никто из нас не видел его, там, где ему не мешает искалеченное тело и изнуряющая тяжесть лет. Он свободен, по-настоящему свободен. Летать.

И в этом тоже, подумал Рэмси, спрятана первоклассная ирония.

* * *

 –  У них есть маленькая камера наблюдения в уголке часовни,  –  сказал им Селларс, когда они вернулись. На настенном экране он выглядел точно так же, как в жизни, хотя его окружало нечто совсем другое. Рэмси подумал, что каменная равнина и тусклые звезды выглядят чересчур мрачно  –  даже для другого мира. Он не мог не спросить себя, почему Селларс выбрал такой странный фон, но сохранил свое искалеченное тело. Быть может не хотел пугать ребенка новым?  –  Я не смог победить искушение и посмотрел службу,  –  продолжал старик,  –  и, неожиданно, она меня глубоко тронула.  –  Он озорно улыбнулся.

 –  Почему ты умер?  –  сквозь слезы спросила Кристабель.  –  Я не понимаю.

 –  Я знаю, малышка Кристабель,  –  сказал он.  –  Это трудно. Но, на самом деле, мое тело износилось, и я больше не могу его использовать. Вот мне и прошлось... использовать кое-что другое и перебросить себя сюда. Я бы сказал, сделать себе новый дом. Теперь я живу в сети  –  или, по меньшей мере, в очень особой части сети. Так что я на самом деле я вовсе не мертв. Но мое старое тело я больше не мог использовать, вот люди и решил, что я... ушел.  –  Он посмотрел на остальных.  –  Будет немного вопросов.

 –  Очень много вопросов,  –  сказал майор Соренсен.

 –  Да, они будут.

 –  Я не уверена, что простила вас,  –  сказала Кейлин Соренсен.  –  Я верю вам, когда вы говорите, что это произошло случайно  –  я имею в виду Кристабель  –  но все еще злюсь.  –  Она нахмурилась, потом внезапно полу-улыбнулась, по своему озорно.  –  Но, как меня учили, о мертвых нельзя говорить плохо.