Море синеет…

Я подумал, что он, верно, лихой моряк, и тут снова, словно читая мои мысли, он воскликнул:

— Вон там, впереди, "Пинта". Надо догнать ее. Прибавьте-ка парусов! Vale, vale, muy vale! Откусив большой кусок черного сухаря, он прибавил:

— Нельзя было есть брынзу со сливами, капитан. С брынзой вообще надо осторожнее, если не знаешь, где ее варили. Кто знает, может, она изготовлена из козьего молока, потому-то и начала бодаться.

— Эй, приятель! — крикнул я. — Хватит читать мне нотации!

Я сделал попытку расстелить матрац, чтобы не лежать на жесткой палубе, и при этом не спускал глаз со странного гостя. А тот, заметив, что у меня по-прежнему будут боли и лихорадка, усмехнулся и запел неистовую песню:

Выше, волна крутая!

Громче, буря, вой!

Кричи, чайка морская!

До Азорских подать рукой!

Очевидно, мне становилось лучше, потому что я стал раздражительным и начал возмущаться:

— Мне надоела ваша трескотня! Раз до Азорских подать рукой, то пусть ваша озорница-чайка, если она порядочная птица, туда и летит!

Я умолял его прекратить песню. Время от времени меня мутило. Огромные волны обрушивались на "Спрей", а мне мерещилось, что на палубу падают шлюпки; будто неловкие возчики сбрасывают их с фургонов на "Спрей", стоящий у пирса без кранцев.

— Вы разобьете шлюпки! — кричал я, когда волны перехлестывали через рубку.

— Шлюпки разобьете, а "Спрею" ничего не сделается. Он крепкий!

Когда рези в желудке и лихорадка прекратились, я обнаружил, что с палубы, ослепительно белой, как акулий зуб, смыло все, что было плохо закреплено. "Спрей", к моему удивлению, держа заданный мною накануне курс, мчался, словно рысак. Сам Колумб не мог бы держать судно на румбе точнее. Несмотря на волнение, за ночь шлюп прошел девяносто миль. Я был признателен старому рулевому, удивляло лишь, что он не убрал кливер. Шторм стихал, и к полудню появилось солнце. По меридиональной высоте солнца и механическому лагу, который я никогда не выбирал, я определил, что судно шло этим курсом в течение суток.

Мне стало гораздо лучше, но я был еще очень слаб и потому не отдал рифов ни днем, ни в следующую ночь, хотя ветер стал слабее. Расстелив на палубе мокрую одежду, я улегся на солнцепеке и уснул. Во сне меня посетил, разумеется, ночной гость.

— Правильно сделали, что послушались меня ночью, — произнес он.

— Если вам угодно, я охотно буду наведываться во время плавания — просто из любви к приключениям. Закончив фразу, он снял свой берет и исчез так же таинственно, как и появился. Очевидно, он вернулся на свою призрачную "Пинту". Проснулся я ободренный — сном и посещением бывалого моряка. Подняв с палубы одежду, успевшую просохнуть, я выбросил за борт все сливы, остававшиеся на судне."

Погода постепенно улучшалась. 4 августа впереди по курсу Слокам заметил землю. То была Испания. В 15 часов "Спрей", завершив первый этап своего плавания, отдал якорь в гавани Гибралтара. Слокам всегда был уверен в себе — за целую жизнь на море он приобрел немалый опыт, — а теперь безгранично доверял и своему суденышку, которое так хорошо вело себя по отношению к нему, и рулевому с "Пинты".

Слокам так рассказывает о гостеприимстве, оказанном ему и его шлюпу в Гибралтаре:

"…Да полноте! — ответил мне по-американски просто адмирал Брюс, когда я поблагодарил его за любезное разрешение поставить "Спрей" у стенки, а также за паровой буксир, подтащивший меня к причалу.

— Насчет места все в порядке, если оно вас устраивает. Когда захотите продолжить плавание, мы вас снова оттащим от причала. Может, вам требуется какой-нибудь ремонт? Эй, на "Гебе", не одолжите ли мастера-парусника? "Спрею" нужен новый кливер. Да пришлите и плотника, пусть осмотрит судно. Добро? Послушайте, дружище, вы, должно быть, жали вовсю, если совершили переход за какие-то двадцать девять суток! Ничего, здесь вы как следует отдохнете.

Даже за линейным кораблем британского королевского флота "Коллингвуд" в Гибралтаре так не ухаживали, как за "Спреем".

Позже меня окликнули:

— Эй, на "Спрее"! Миссис Брюс хотела бы побывать на судне и ознакомиться с ним. Сможете ли принять ее сегодня?

— Вполне! — весело отозвался я.

На другой день на шлюпке побывали и оставили свои записи в вахтенном журнале сэр Ф.Керрингтон, тогдашний губернатор Гибралтара, и другие должностные лица и командиры линейных кораблей. И снова потом раздался окрик:

— На "Спрее"! Мистер Рейнолд, командир "Коллингвуда", свидетельствует свое почтение и просит прибыть запросто в 16.30. Не позднее 17.30.

Я тонко намекнул, что гардероб мой не слишком разнообразен и денди из меня не получится.

— Вас ждут в цилиндре, сэр, и во фраке!

— Тогда я не смогу принять приглашения!

— Да плюньте вы! Поезжайте в чем есть. Только и всего!

— Есть плюнуть, сэр!