– Ты представляешь, Игорь, – объяснял Сергей, не замечая его отстранённости, – Славку порешили прямо на глазах у всех! Пристрелили, как загнанного лося. Затравили. По описанию свидетелей, кажется, это был Толенков. Кто сидел за рулем – не знаю, но кандидатов на роль водителя в шайке близнецов – уйма. А Гофман еще был жив, когда его привезли в Склиф… Умер после операции…
– Не ропщи, Сергей, – равнодушно промолвил отец Амвросий, глядя немигающим взглядом в угол, где у иконы в богатом окладе смиренно теплилась лампадка. – Все там будем.
– Да что ты говоришь?! – возмутился Копцев так, что даже перестал двигать челюстями. – Выходит, когда нас всех перережут, как кроликов, ты милостиво помолишься за наши души, да?
Священник не ответил, продолжая неподвижно смотреть на ровный свет лампады.
– Тебе плевать, что у Артура Божко и Эдика Савоськина осталась куча детей? Тебе плевать, что скоро эти головорезы доберутся, например, до меня? Тебе плевать, что они могут убить половину людей этого города, а мы будем только испуганно блеять, как кроткие ягнята: мол, какой ужас, какой кошмар?!
Отец Амвросий наконец с усилием оторвался от созерцания иконы и перевел измученный раздумьями взгляд на гостя. Лицо Копцева побелело от гнева – он был в бешенстве.
– Я знаю, почему ты так спокоен! – почти кричал он, сжимая в руке нож с застывшим на лезвии слоем желтого масла. – Они тебя купили, я знаю! Они пожертвовали на реставрацию, а ты отпевал их братков, погибших в бандитских перестрелках! Ты, служитель церкви, куплен так же, как и менты, как врачи! Но ты боишься признаться мне, ты уверен, что тебя не тронут!
Отец Амвросий обессиленно опустил веки: его обеспокоил поток несправедливых обвинений, но для оправданий не находилось слов. Бледные губы с трудом разжались и обреченно прошептали:
– Не ропщи на Бога, Сергей. Неисповедимы его пути. Мы все там будем…
– Ну вот, началось, – уныло вздохнул Копцев и опять принялся за бутерброд. Бурная тирада, очевидно, нисколько не сказалась на его аппетите. – Старая сказочка, где-то я ее уже слышал! Я сыт этой мутью по горло! Я в нее не верю!
– Ты можешь верить или не верить, это дело твоей совести, – устало произнес отец Амвросий. – Но тому, кто примет кару за грехи свои здесь, в земной юдоли слез, страдание зачтется на небесах…
– Ты сам веришь этому, а, Игорь? – насмешливо поднял брови Копцев. – Неужели ты веришь, что если Сашке Абалкину подвели фазу к джакузи, то он попадет в рай? Что Эдик Савоськин, при всех его прекрасных душевных качествах, станет святым оттого, что кто-то подпилил на его машине рулевую сошку? Что Славе Гофману скостят несколько лет поджаривания на огне, если его расстреляли? По-моему, это смешно!
Отец Амвросий вздохнул. Ему страшно не хотелось выбираться из скорлупы своего отчаяния, но его заставляли, бросая вызов. И он должен был принять этот вызов.
– Сын мой, – мягко начал он, стараясь не раздражаться, – все мы грешники, все мы запятнали себя неверием и страшными провинностями и вынуждены нести за это расплату. Господу угодно ужасной гибелью наших друзей показать оставшимся в живых путь спасения. Тем, кто изберет этот путь волею своею или по наущению чьему-либо, несомненно, даруется благословение Господне. Мы должны смиренно принять все тяготы судьбы и нести по жизни свой крест, как Господь наш Иисус Христос нес свой крест на Голгофу… – Лицо священника покрылось болезненным румянцем, глаза загорелись фанатичным огнем, а жилистые сухие руки сжались в страстном порыве. Он заговорил громче, воодушевляясь: – Ты помнишь, Сергей, наше давнее служение Сатане в человеческом обличье, ты помнишь наши языческие игры, наше неверие в Господа, наше юношеское презрение к нему. За эти грехи мы рано или поздно должны понести расплату. И еще за то, что мы отвергли и затоптали Бога в своей душе, подобно язычникам презирая его благодать, за то, что отринули веру как постыдный предрассудок, достойный лишь слабых людей, за то, что наслаждались приобщением к сатанинской организации, – мы должны понести кару уже сейчас. Кого-то это коснется раньше, кого-то позже, но никто не избегнет своей участи…
– А ты? Как расплатишься за это ты, Игорь? – спросил Копцев. – Или ты уже замолил все свои грехи на сто лет вперед?
Отец Амвросий болезненно сморщился и страдальчески вздохнул: