Море спокойствия

– Разве это не та же биография? – Ефрем протянул руку за ее устройством, пробежал глазами и вернул, вздыхая. – Если бы ты не исказил ход событий, – сказал он Гаспери, – он бы все равно умер от гриппа, только через сорок восемь часов и в сумасшедшем доме. Видишь, как бессмысленно?

– Ты не улавливаешь смысла, – возразил Гаспери.

– Вполне возможно. – Что это? Ефрем прослезился? Он выглядел уставшим и напряженным. Он предпочитал заниматься лесоводством и оказался в затруднительном положении, выполняя тяжелую работу. – Хочешь что-нибудь сказать?

– Так уже настал черед прощальных слов, Ефрем?

– Ну, прощальных слов в этом веке, – сказал Ефрем. – Прощальных слов на Луне. Боюсь, тебе предстоит долгий путь в один конец.

– Возьмешь на попечение моего кота? – спросил Гаспери. Ефрем сморгнул.

– Да, Гаспери, я позабочусь о нем.

– Спасибо.

– Что-нибудь еще?

– Я бы снова так поступил, – сказал Гаспери. – Не колеблясь.

Ефрем вздохнул.

– Примем к сведению. – За спиной он прятал стеклянную бутылку. Он ее поднял и брызнул аэрозолем в лицо Гаспери. Разлился слащавый запашок, померк свет, у Гаспери отнялись ноги…

3

…в момент потери сознания ему показалось, будто Ефрем вошел в машину времени вслед за ним…

4

…Два выстрела один за другим… Топот убегающего мужчины…

Гаспери в туннеле. В обоих концах туннеля – свет, нет, не свет – снег…

Нет, это не туннель, а эстакада. Доносится запах автомобильных выхлопных газов ХХ века. От аэрозоля, которым в него прыснули, смертельно хочется спать. Он сидит спиной к ограждению.

И Ефрем тут как тут, невозмутимо деловой в черном костюме.

– Мне жаль, Гаспери, – говорит он тихо, выдыхая пар в ухо Гаспери. – Действительно жаль. – Он вырывает из рук Гаспери его устройство и вкладывает нечто твердое, холодное и тяжеловесное…

Пистолет. Гаспери изумленно смотрит на пистолет, потом на улепетывающего мужчину – убийцу, смутно догадывается он – который стремительно исчезает из виду. И Ефрем испарился как мимолетное видение. Морозный воздух.

У своих ног он услышал тихий стон. Гаспери изо всех сил боролся со сном. Глаза слипались. Но он увидел двоих, распростертых неподалеку мужчин, чьей кровью был залит бетон, а один из них таращился на него в упор. Его взгляд выражал явное замешательство: Кто ты? Откуда ты взялся? Он умер молча, и Гаспери видел, как свет меркнет в его глазах. Гаспери был один под эстакадой в компании двух мертвецов. На мгновение он задремал. Открыв глаза, он узрел пистолет в руке, и головоломка начала складываться. Во времени потеряться возможно, говорила Зоя, в другом веке. Зачем эти хлопоты с содержанием под стражей на Луне, когда человека можно отправить куда угодно, сфабриковать преступление и посадить в тюрьму за чужой счет?

Он уловил какое-то движение слева от себя. Повернул голову очень медленно и увидел детей. Двух девочек, лет девяти и одиннадцати, держащихся за руки. Они шли под эстакадой, но теперь остановились невдалеке и смотрели. Он заметил их ранцы и понял, что они возвращаются из школы.

Гаспери выронил пистолет, который отскочил, как безвредная безделушка. Его заливал красно-синий свет. Девочки глазели на двух убитых, затем девочка помладше взглянула на него, и он ее узнал.

– Мирэлла, – сказал он.

5

«Звезды вечно не горят». Гаспери нацарапал эти слова на стене тюремной камеры спустя несколько лет так незаметно, что издали они казались малярным изъяном. Нужно было приблизиться, чтобы их разобрать, и нужно было жить в XXII веке или позднее, чтобы понять их смысл. Нужно было видеть ту пресс-конференцию в XXII веке и президента Китая на трибуне в окружении полудюжины ее любимчиков – мировых лидеров, и флаги, что реяли в ослепительно-синем небе.

Времени в тюрьме хватало, даже с избытком, поэтому Гаспери много думал о прошлом, нет, о будущем, о том моменте, когда он зашел в кабинет Зои в день ее рождения с кексами и цветами, и обо всем, что за этим последовало. То, что произошло, было ужасно: он угодил в тюрьму в совершенно ином столетии, и ему суждено было там умереть, но шли месяцы, которые превращались в годы, и он осознал, что мало о чем сожалеет. Пре- дупреждение Оливии Ллевеллин о надвигающейся пандемии не было предосудительным деянием, как ни крути. Если кто-то вот-вот утонет, ты обязан вытащить его из воды. Его совесть была чиста.

– Что вы там написали, Робертс? – спросил Хезлтон, его молодой сокамерник, который непрестанно ходил взад-вперед и говорил без умолку. Гаспери не возражал.

– Звезды вечно не горят, – ответил Гаспери.

Хезлтон кивнул.

– Мне нравится, – сказал он. – Сила позитивного мышления, да? Ты в тюрьме, но не навечно, потому что ничто не вечно, так? Каждый раз, как я начинаю унывать, я… – Он продолжал говорить, но Гаспери перестал слушать. В те дни он был спокоен, неожиданно для самого себя. Ранними вечерами он садился на самый край своих нар, едва не падая, чтобы видеть полоску неба в окне и Луну.

VIII. Аномалия

1

«И это есть обещанный финал?»