Я остался в комнате один, но один – это недостаточно сильное слово. Я не был знаком ни с кем в этом столетии, и то обстоятельство, что мне приходилось испытывать такое раньше, нисколько не облегчало мое одиночество. На мгновение я забеспокоился за Хезлтона, но потом вспомнил, что мой сокамерник давно умер в преклонном возрасте.
В изумлении я подошел к окну и посмотрел на море зелени. Ферма простиралась почти до горизонта; в солнечных лучах сельхозроботы медленно переползали с поля на поле. Вдали я увидел шпили Оклахома-Сити. Небо слепило синевой.
Фермой владели и заправляли Клара и Мариам – престарелая пара. Им было под девяносто, и они провели здесь всю жизнь. Они рады щедрому постояльцу, сказали они в первый вечер за ужином из соленого пирога со свежайшим салатом, какого я не пробовал десятилетиями, и не станут задавать мне лишних вопросов. Превыше всего они ценили частную жизнь.
– Спасибо, – сказал я.
– Ваша сестра оставила нам ваши документы, – сказала Клара. – Свидетельство о рождении и тому подобное. Хотите, чтобы мы обращались к вам по имени в документах?
– Зовите меня Гаспери, – ответил я. – Пожалуйста.
– Хорошо, Гаспери, – сказала Клара, – если вам понадобятся документы, они – в голубом шкафу у двери в коридор.
В первые годы я вообще не выходил с фермы, но опасался, что когда-нибудь придется. Когда Мариам заболела, Клара отвезла ее в больницу, но кто отвезет Клару? Им было под девяносто. «Моим первым заданием в Институте было дело двойника», – рассказывал мне Ефрем в другой, непостижимой жизни. «Согласно нашей лучшей программе распознавания лиц, одна и та же женщина появлялась на фотографиях и видеозаписях, сделанных в 1925 и 2093 годах». Когда я задумывался о выходе с фермы, мне чудились камеры слежения, захватывающие мое лицо и посылающие сигналы тревоги сквозь века, агенты Института Времени, прибывающие на расследование, череда ужасов. Я переговорил с Кларой, которая деликатно навела справки у соседа, у которого нашелся друг с полезными связями, и вскоре я лежал навзничь на кухонном столе, и мне делали лазерное моделирование лица и перекраску радужки.
Когда наркоз улетучился и я сел, хирурга уже не было.
– Виски? – предложила Мариам.
– Будьте добры, – ответил я.
– У вас совершенно другая внешность, – сказала Клара, протянув мне зеркало, и у меня отвисла челюсть.
Внешность у меня действительно совершенно изменилась. Но свое лицо я узнавал.
В конце того же месяца я обнаружил скрипку. Она оказалась очень старой, в футляре в самом дальнем углу стенного шкафа. Мариам долго на ней не играла. Клара организовала уроки у соседки.
– Ее зовут Лина, – сказала Клара по дороге. – Она играет на скрипке всю жизнь, насколько я понимаю. Прибыла сюда тем же манером, что и вы, если вы улавливаете, о чем я.
Я посмотрел на нее. Ей было уже девяносто два, но ее профиль был по-прежнему хорошо вылеплен. Глаза – непроницаемы.
– Я понятия не имел, – сказал я. Наверное, в этом прозвучали нотки упрека, потому что Клара задержала на мне свой спокойный взгляд на пару секунд.
– Знаете, я уважаю частную жизнь, – сказала она. – Равно как и она, судя по всему. За тридцать лет она почти не покидала ферму.
Мы припарковались у фермы – серого уродства в духе кубизма, – из которого получилась бы гостиница. Я вспомнил слова Зои перед ее уходом четыре года назад: «Обживайся. Познакомься с соседями». И недоумевал, почему я так и не научился правильно толковать сказанное ею. Я вылез из грузовика на ослепительное солнце.
Дверь распахнулась, и из дома вышла женщина моих лет, чуть за шестьдесят.
– Доброе утро, Гаспери, – сказала Талия.
– Твоя сестра вовремя вытащила меня, – поведала мне Талия. – Она пришла в гостиницу однажды вечером, видимо, после выхода из тюрьмы, и сказала, что полиция завела на меня дело по поводу разглашения секретных сведений.
– Справедливости ради надо сказать, что у тебя была привычка разглашать секретные сведения. – Мы сидели на веранде дома, где она жила, а между нами лежали наши скрипки.
– Я вела себя опрометчиво. Испытывала судьбу, наверное. Она сказала, что собирается переселяться в Дальние Колонии, и настоятельно советовала мне лететь с ней, но Дальние Колонии имеют договор с Луной о выдаче преступников, так что по прибытии туда она предложила, чтобы Дальние Колонии не были моим конечным пунктом назначения.
– И это было тридцать лет назад?
– Двадцать шесть.
Я видел след, оставленный четвертью века, прожитой на ферме – ее кожа потемнела на солнце, а она преисполнилась спокойствия.
– На что они похожи? – спросил я. – Дальние Колонии?
– Они прекрасны, – ответила она, – но мне не понравилось жить под землей.
Не прошло и года, как мы с Талией поженились, а когда Клара и Мариам умерли, они оставили нам ферму.