Море Вероятностей

Йирран явился к нему в «Гаагу» точно по завершению третьей лекции. Данкмару пришлось второпях сворачивать запланированное (и оплаченное клиентами) обсуждение. Скиталец оказался достаточно великодушен, чтобы позволить ему ответить хотя бы на первые вопросы. Йирран прождал у дверей, переминаясь с ноги на ногу, минут десять. Он выглядел как молоденькая богемная девица – в коротком чёрном платье асфальтовых и антрацитовых оттенков и в тяжёлых кожаных ботинках с заклёпками. Данкмар не сомневался, что гостью сочли его любовницей, и гадал, насколько это повредило его имиджу. По крайней мере, женщина–Йирран была красива и в каком‑то смысле роскошна. И умела улыбаться приветливо.

— Я бы не хотел лезть в твою личную жизнь, — сказал Данкмар.

Йирран засмеялся.

— Ты чудо, — сказал он и, подавшись вбок, легко поцеловал Данкмара в щёку. – Я не ошибся в выборе.

Авиетка заложила вираж над маленьким сквером возле набережной. Неподалёку Виргина впадала в Регину. Волны меньшей сестры–реки круглый год оставались ледяными, на несколько градусов холоднее, чем вода Регины, потому что на дне Виргины били ключи. Даже в лютую жару в сквере пахло свежестью. Здесь собирались уличные музыканты, люди самой разной породы. Временами прохожие могли послушать настоящего виртуоза. Чаще, конечно, в сквере просто побирались.

— Да, здесь, — кивнул Йирран. – Посади, пожалуйста, в стороне.

Данкмар повиновался.

В «Гааге» Йирран безапелляционно сообщил ему, что хочет позаимствовать его вместе с его машиной для, как он выразился, «достойной самопрезентации». Данкмар блёкло улыбнулся и не стал возражать. Йиррана интересовал кто‑то другой, а значит, Йирран не собирался тратить на Данкмара много времени. Сегодня Йирран не станет с ним забавляться. «Что ж, — подумал Данкмар, — побуду личным шофёром. Тоже опыт».

Машина села. Йирран приник к стеклу, тревожно комкая на коленях кружевной подол. Данкмар проследил за его взглядом. Одаль, возле парапета прямо на земле сидел длинноволосый седой гитарист. Пальцы его лениво перебирали струны. Кофр и шляпа лежали рядом, но не было картонки со штрих–кодом, по которому ценители могли бы перечислить музыканту несколько кредитов. Седовласый не зарабатывал. Он просто играл.

Йирран глубоко вздохнул и откинулся на спинку сиденья. Зажмурился.

— Всё–всё–всё, — пробормотал он, — я спокоен, я совершенно спокоен, — а потом тихонько заскулил без слов, точно ребёнок перед страшным экзаменом.

Данкмар смотрел.

Метрах в двух от гитариста устроился продавец андских флейт. Они лежали перед ним на паре упаковочных ящиков, накрытых цветастой попонкой: флейты–антары, кены, сику, пинкильо, перевязанные яркими шнурами. Продавец, наряженный в традиционные праздничные одежды кечуа, брал то одну, то другую и пытался подыграть гитаристу. Удавалось не очень: флейтисту не хватало мастерства, технические возможности тростниковых дудочек были скромны, но парень не унывал. Он‑то как раз выставил перед собой размеченную штрих–кодом табличку. И он неплохо притворялся, что играет с Чинталли ансамблем. Чинталли не обижался и не возражал, так что вся денежная благодарность прохожих доставалась флейтисту.

«Чинталли, — повторил про себя Данкмар. – Лито Чинталли». Он ещё раз осмотрел гитариста, быстро и внимательно. Непостижимый и ужасный объект йиррановой страсти не казался примечательным человеком. Черты и сложение среднего европеоида, средний рост, привлекательное, но не особенно красивое лицо… На вид ему было лет сорок, разве что совершенно седые волосы заставляли накинуть ещё десяток. Встреть его Данкмар в иной обстановке – уверенно определил бы как обычного, более или менее бездарного музыканта, любящего, впрочем, искусство больше, чем алкоголь. С долей сарказма он спросил себя, имел бы Чинталли шанс стать его избранником, и ответил: «Нет, пожалуй. У него слишком хороший вкус».

Всё ещё усмехаясь, Данкмар сказал:

— Удачи.

Йирран тоскливо покосился в его сторону.

— Спасибо.

Данкмар вышел из машины, обогнул её и открыл перед Йирраном дверь, педантично выдерживая образ прислуги.

Йирран послушно выбрался на свет. Он смотрел на Чинталли, как завороженный. Лицо его выражало робость, граничащую с испугом. Он переступил на месте длинными оленьими ногами, отвёл в сторону косички. Чинталли поднял на него глаза – и светлые, почти прозрачные глаза эти вдруг засияли.

Скиталец узнал скитальца.