Море вверху, солнце внизу

— Он был… Он есть часть того, что собрало нас здесь сегодня. Пусть даже ему не удалось присутствовать лично, потому что, вы все понимаете, болезнь с-случилась неожиданно, он все равно с нами. Р-рядом со мной даже сейчас, люди пользуются многими его разработками, новаторскими идеями, которые, как я видел своими глазами, он придумывает за своим столом. Час за часом дни напролет. Базу, как вам известно, тоже основал он. Мой отец, у него всегда была жажда знаний, не только к аэронавтике и нашему виду спорта, в который он безумно влюбился. Он и меня воспитал в том же ключе, быть любознательным, искать, э…, потенциальные возможности открытий. Мне приятно думать, что он повлиял не на меня одного, а на всех нас подобным образом. Эт… это то, чего мы хотим, не только летать, а падать, и не только падать, но и жить как результат всего этого. Он… он был одним из первопроходцев, кто сделал это возможным. Те дни, когда он приводил меня в свой кабинет посмотреть, над чем работает, среди самых волшебных моментов моего детства. Я, э, я помню, один раз он показал мне, как маленькие железные частички поднимаются на мощном магните, который он положил на верстак. Он разрешил мне передвигать магнит, и я смотрел, как частички то тянутся, то отталкиваются, согласно секретным законам. Он мне тогда сказал, э… что-то типа: «Есть силы, которые мы не можем увидеть или почувствовать непосредственно, но они существуют, и это лишь один из способов их определения. На самом деле всё находится в пределах наших возможностей». Но даже так, в течение многих дней, даже недель, случалось, что я не видел его, будто у меня не было отца, только, э, сама концепция его существования. Он не был идеальным…

Адам сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, пытаясь избавиться от образа отца, обремененного крыльями, но, когда ему это удалось, он забыл свою следующую мысль. Он уставился на пол, твердо ли он стоит на ногах, ровно ли? Перейдя на бормотание, он сказал:

— Э, я не…, я не могу на самом деле стать частью, ну, вы знаете, этой фигуры, сегодня. Это, понимаете, мое, как, возможно, вы читали, м-моего сердца…

Если бы он только мог так же четко формулировать мысли, как тогда, когда печатал их в границах компьютерного монитора.

— Это…

Подняв глаза, он заметил, что толпа выросла больше, чем вдвое, откуда-то появились тысяча и один пораженный молнией.

— Читай! Читай! Читай! — скандировала толпа со светящимися глазами и серебристыми волосами, ослепленные собственным светом, с выпуклыми воронками на лбу, сияющими, как третий глаз. Они пришли сюда из-за Адама, а не его отца. Остальных вытеснили на окраины. В густом фиолетовом свете Адаму показалось, что он увидел Джереми, его кулак, размахивающий среди массы людей с кожей в древесных шрамах.

— Читай! Читай! Читай!

Он не знал, как воспринимать пораженных молнией: больными или чересчур здоровыми, разбитыми или собранными, или еще какими-то, живущими противоположностями. Стоя здесь, Адам ощущал нечто, идущее изнутри. Дрожащий бульон во внутренностях. Как только он открыл рот, воцарилась полная тишина. Он собирался выразить это абстрактное чувство, когда серия кислотных пузырьков вырвалась из основания его горла, и он отрыгнул громко, точно доисторический ящер. Чувство, которое, как он теперь понял, было тошнотой от публичного выступления в сочетании с недавним ленчем, детским буррито, что, следует заметить, на самом деле являлось буррито размером с ребенка, с фасолевой икрой и тремя стаканами газировки. Они все ошибались, все эти люди. Он не имел ничего общего с пророком. После отрыжки они только непонимающе моргали и больше ничего не скандировали.

Ларс и Табби отделились от толпы и поднялись на сцену. Они оба были одеты в костюм-крыло. У Ларса на лбу виднелся шрам, излучающий свет, напоминавший пятно из расплавленного воска, у Табби — по форме как расколотая слеза. Ларс объяснил Адаму, кто они такие, что он разговаривал с ним по телефону около недели назад. Он наклонился к микрофону в руке Адама и сказал:

— Ему нехорошо.

Затем Ларс повел Адама за руку к заднику сцены и из поля зрения толпы.

Адам спросил:

— Вы стоите за всем этим?

Из-за пары небольших автоприцепов показался Норман:

— Что всё это значит? Вы не можете просто…

Ларс поднял руку и сказал:

— Пожалуйста. Дайте нам поговорить. Всё станет на свои места.

Скрестив руки, Норман остановился в нескольких шагах позади Адама, не зная, что предпринять.

— Вы видели их, — настаивал Ларс, — эти люди просто верят, они верят тому, что вы сказали, мы верим, что мир неправильный, он в неправильном положении, он перевернут.

Адам вспомнил, как он повторял банальную оценку Чарльзом текущих событий. Как это объяснить им, думал он, и вдруг заметил, что глаза Табби закрыты, заклеены полосками скотча, а ресницы схвачены словно чистым янтарем.