Морфы: отец и сын (СИ)

Весь день разговоры только и ходили о войне. Ко мне приходили покупатели, хвастались, что их дети, внуки, правнуки записали добровольцами. Говорили, что все давно этого ждали. Пора было лопнуть этот пузырь. Я их не понимал. Вот смотрел на этих морфоф и не понимал откуда столько кровожадности. Я мог понять, если бы мне это говорили зооморфы. Они были наполовину животными. У них в крови была агрессия. Но не у нас. Такое ощущение было, что моих знакомых кто-то покусал. Или это был какой-то вирус, которым я пока не заболел.

После обеда я поехал по округе забирать овощи. Дорога, поля, местами стояли теплицы и парники. Небольшие домики выглядели здесь холмами, что появлялись бородавками по среди поля. Поля разъединяли полосы садовых деревьев и кустов. Пыль и дороги. Я каждый день ездил по этой дороге и честно уже не понимал в чём тут романтика. В пыли, в полях, в телеге? А вот Мила этого не видела. Она изредка ездила со мной, поэтому и не видела этой пыли. Может предложить ей лавку открыть вторую? Раз Лешик отказался от этого, а для Милы будет разнообразие.

Таракашка резко дернулся вперёд и бросился в сторону канавы. Я попытался его удержать, но сигнал не поступал. Таракашка влетел в канаву, а я вместе с телегой за ним следом. Меня выкинуло из телеги на придорожную траву. Дыхание перехватило. Заболела спина и рука. Ясное небо над головой. Теплый ветер и пустота. Пустота вокруг меня. Надо было вставать. Ловить взбесившегося таракана, а мне ничего не хотелось, кроме того, как смотреть на небо, валяться в траве и ни о чём не думать.

А о чём собственно мне было думать? О том, что восемнадцать лет прожиты зря? Что все мои попытки наладить жизнь никому не нужны, кроме меня? А вся идиллия — это лишь мой вымысел? Утешительные мечты неудачника? Сейчас бы на дороге появился какой-нибудь мудрец, который научил бы как жить и как наладить жизнь. Дал бы совет. Можно было бы в храм пойти, но в связи с войной сейчас там народу много. И разговоры там куда масштабнее, чем тупик одного лавочника, который свалился с телеги и осознал, что всё пустое.

Таракашка слушаться не хотел. Ещё и на меня накинулся. Пришлось его отпустить и ждать попутки до города. Добрался я домой поздно вечером. Уже солнце начало садиться. Я надеялся, что меня будет ждать ужин и душ, а вместо этого вся квартира напоминала поле боя. Повсюду стояли тазы и банки с водорослями. В душевой плавала зеленая субстанция. На кухне Мила и Цветик сушили выращенные водоросли на плите. Мила их мелко нарезала, а Цветик на поддоне мешала, что стоял на плите.

— И что это? — едва сдерживая раздражение, спросил я.

— Мы помогаем делать питательную среду для биобомб, — весело сказала Цветик.

— Решили помочь в общем деле, — добавила Мила.

— А мой ужин?

— Сегодня не до ужина. Там овощи лежат, — ответила жена.

— Лешик уехал? — с тоской поглядывая на овощи, спросил я.

— Да. После обеда забрал вещи. Уже должен был из города уехать, — ответила Мила.

— Рад за него.

— Ты нам будешь помогать?

— Нет. Играйте в войну сами. А я пройдусь, — ответил я, одновременно думая, что можно будет зайти в трактир. Хоть там поем и поспрашиваю может кто продает поддержанного таракашку.

Солнце окрасило взволнованный город, который гудел ульем. Отовсюду слышны были предположения, как быстро закончится война и с какой надо будет организовать праздник для победителей. Нашли себе соревнование!

Я шел по пешеходной части и начинал понимать, что вчера был последний мирный день моей жизни, когда семейные ужины были важнее бомб, а семья казалась крепким камнем, который ничем нельзя было раскрошить.

Глава 2. Первые недели войны

Мир сошёл с ума. Иначе было не сказать. Я не понимал, что творится со знакомыми и друзьями. Отцы семейств бросали семьи и записывались в добровольцы. Женщины и дети готовили оружие. Ввели обязательный налог на прокорм армии, а когда я с возмущением рассказал об этом жене, она посмотрела на меня, как на изверга. Начала меня стыдить, как я мог жадничать, ведь там наш сын. Его же кормить надо, как и других идиотов, которые каждый день уезжали из города, поддавшись общей истерии и патриотизму. Они словно не понимали, что война — это не прогулка на пару дней. Что все это может затянуться и тогда окажется, что в поля смогут выйти лишь дети и жены.

Теперь по вечерам мне приходилось ужинать в трактире, так как дома стояли тазы с вонючими водорослями. Мила меня и слушать не хотела, чтоб приостановить свою деятельность по разрушению нашей семьи или убрать эти водоросли хотя бы в гараж. Ещё больше ситуацию усугублял тот факт, что она пожертвовала все наши деньги на армию и теперь у меня не было средств купить нового таракана. Нельзя было починить телегу. Хотя кому теперь нужна была эта телега, когда половина моих фермеров, с которыми я сотрудничал, бросила молодых жён и отправились на фронт.