— А кому? Кто придумывает наши жизни? Кто заставляет совершать ошибки и заставляет есть горечь потерь? Боги? Предки? Мы сами?
— Мы не выбираем, когда рождаемся. Не нам выбирать, когда умирать. Мы лишь можем бороться.
— Бороться, когда бороться не хочется? Но зачем? Зачем тратить силы на то, что не принести пользы? Моя смерть ничего не решит для этого забытого счастьем мира. Может кто-то вздохнёт свободнее оттого, что я не продлил свою линию.
— Ты не прав.
— Почему?
— Мы не можем знать всё на свете. Не можем видеть, как наши линии пересекаются с другими линиями. А ведь каждая линия — это жизнь. Чья-то жизнь, которая благодаря нашей линии не прервалась.
— Ты опять вспоминаешь про тех детей? — Я закрыл глаза, откидываясь на спинку кадки и погружаясь по подбородок в воду. Тело уже начало привыкать к холоду и вода начала казаться комфортной.
— Хотя бы про них.
— Я не знаю, почему им тогда помог. Они были слабыми. Тащили неподъемный груз для своих лет. Мне показалось преступлением пройти мимо. А вот почему помогла ты? Ты могла сделать так, чтоб меня обвинили.
— В помощи? Тогда не смотрели на поступки. Больше смотрели на расу, — ответила она. — Но если наказать за хорошее дело одного, то второй пройдёт мимо, потому что испугается.
— Значит ему не по силам хорошие дела. Хорошие поступки не требуют смелости. Они делаются без задней мысли. Ты их делаешь лишь потому, что не можешь поступить иначе. Иногда понимаешь, что от этого будет один убыток и неприятности, но иначе не можешь. Заставлять же других делать что-то хорошее, когда у них не лежит к этому душа и на это нет сил — это только вредить.
— С чего ты решил?
— С того. Смотри сама, ты живёшь привычной жизнью. Спасаешь, выкладываешься по полной. А вот приходит к тебе кто-то и говорит, что тебе надо отказаться от привычного образа жизни и вместо спасения, позволить пациенту умереть. А другого помочь отправить на тот свет. Тебе понравится такие указания? Нет. Они заставят тебя сломаться. Сломают твои представления об этом мире, привычной жизни и окружении. Всё это тяжело принять. В условиях, когда приходится ко всему приспосабливаться после потери прежней жизни из-за войны, такие перемены в привычном восприятии воспринимаются в штыки. Сознание начинает спорить. Не факт, что всё закончится хорошо. Так с навязыванием как хорошего, так и плохого. Я знаю о чём говорить. У меня сын отправился в действующую армию. Когда он столкнулся с тем, что надо воевать, то был к этому не готов.
— А у вас тесная связь, которая переедает всё так, словно ты рядом стоишь.
— Это наш дар и наше проклятье, — ответил я. — Но я слишком хорошо всё это чувствовал. Как и его ломку. Только ничего не мог сделать, потому что он сам выбрал такую жизнь. Если бы ему этот образ жизни ещё и навязали, а не дали бы выбрать, то он сломался бы.
— У вас слабое место — это психика.
— А у вас иначе?
— Детали. Они имеют свойство выходить из строя и ломаться. Но вот твой сын. Ты не боишься его одного оставить?
— Лешик взрослый парень и вполне может справиться без меня. Я никогда ему не был указом. А после того, как ему исполнилось семнадцать лет, так и вовсе авторитет потерял. Хотя думал, что всё будет иначе.
— Тебе повезло с ним, — улыбнулась она.
— Это чем?
— Он у тебя есть. И самостоятельный. Может ты не понимаешь этого и держишь на него обиду, за то что он не подчиняется тебе, но это порой лучше, чем ходить за тобой шаг за шагом.
— Может так и есть. Независимость лучше трусости, но его ошибки…
— Ошибки будут всегда. Мы не можем их избежать и избавить детей от них. Из ошибок мы извлекаем уроки, поэтому они часть нашей жизни. Вот я смотрю на тебя и вижу, что ты совершаешь ошибку, но я не могу ничего изменить, потому что у тебя своя кривая, которую ты должен выстроить сам. В моих силах прочертить для тебя новую линию, но ты ей не воспользуешься потому, что она начертана не тобой. Так же и с твоим сыном.
— У тебя есть дети?
— Нет. И не было. Большая вероятность, что и не будет, но с моей работой это не так страшно. Я не семейный человек, — ответила Олива.
— А мне кажется, что семейный. Ты добрая. Чуткая. Что ещё нужно?
— Свободное время. Когда будет стоять выбор между семьёй и работой, я не смогу разорваться, — ответила она. — Ген, тебе рано ставить точки.
— А ты знаешь, когда мне придёт время?
— Когда ты перестанешь быть нужным здесь. Пока ты здесь нужен, — ответила она.