И, повесив на плечо сумочку, вышла с Гиной из квартиры, постаравшись щелкнуть замком как можно тише: Леон еще спал. Они спустились по лестнице, над которой витали запахи завтраков – подгоревшего бекона, копченой селедки. Миновали дверь магазина, за которой было еще темно, вышли на улицу. Теплое солнечное утро. Город казался только что умытым, вдалеке поднимались в дымке золотистые здания, женщины в весенних платьях мели свои крылечки, зеленый плющ выплескивался из окон заброшенного дома. Гина, вцепившись в руку Эмили, подпрыгивала и пела:
Эмили поздоровалась с миссис Эллери, которая вытряхивала пыль из тряпки, затем со слепым стариком, дочь которого – нет, скорее все же внучка – каждый погожий день усаживала его на веранде, заворачивая ноги старца в сероватое одеяло. «Хорошая погода», – сказала Эмили, и он покивал, повернув казавшиеся запечатанными веки к солнцу – совсем как выставленный на подоконник цветок. На втором углу она подождала двух девочек Бергер. Элен Бергер вытолкнула их за дверь – маленьких, веснушчатых, рыжих, одетых в клетчатые платья. Они унеслись с Гиной вперед, и на следующем перекрестке Эмили пришлось окликнуть их: «Стойте! Подождите!» Задыхаясь, она подбежала к ним, стоявшим, кренясь и покачиваясь, на самом краешке тротуара, протянула руки. Младшая девочка Бергер взялась за одну, Гина за другую. Ладонь маленькой Бергер состояла как будто из одних косточек, и Эмили почувствовала прилив любви к теплым, пухленьким, с чуть липкими складками пальцам Гины. Она перешла улицу, словно окутанная детьми, и отпустила их. Они, вразнобой подпрыгивая, снова умчались вперед.
Эмили ощутила рядом чье-то присутствие, знакомое, и, оглянувшись, увидела нагонявшего ее скорым шагом Моргана Гауэра. Он приподнял ободранную зеленую армейскую каску и улыбнулся.
– Морган, – сказала она. – Вы что это вышли в такую рань?
– Проснулся в пять и не смог заснуть, – ответил он. – Слишком все перебаламутилось в моем доме.
В доме Моргана всегда было все перебаламучено. Эмили ни разу там не была, но представляла себе этот дом как понемногу разбухающий ящик, в котором вечно что-то бурлит, – кровлю того и гляди снесет, да и сам он вот-вот треснет по швам.
– Что на этот раз? – спросила она.
– Бриндл. Моя сестра. Вернулся ее возлюбленный.
Эмили не знала, что у его сестры имелся возлюбленный. Она ладонью прикрыла глаза от солнца и крикнула:
– Дети! Подождите меня! – А потом спросила: – Гипс с ноги Кэйт еще не сняли?
– С чьей? А, да. Да, это все уже… но, видите ли, вчера около семи вечера, под самый конец ужина, в дверь позвонили, и Бонни сказала: «Бриндл, сходи посмотри, кто там, ладно?» – потому что Бриндл сидела ближе всех к двери, ну, Бриндл встала и…
Они подошли к перекрестку. Эмили протянула руки, дети окружили ее, Моргану пришлось отступить на шаг. Перейдя улицу, Эмили оглянулась – Морган извлекал свою каску из сточной канавы. Он печально протер ее рукавом и вернул на голову. Каска хорошо сочеталась с его пятнистой камуфляжной курткой и мятыми, оливково-желтыми «джунглевыми» штанами. «Он всегда одевается так, словно готовится к катастрофе, которая почти наверняка не случится», – подумала Эмили.
– Это официально одобренные, с гарантией защищающие от змей ботинки, – сообщил он, подойдя и приподняв напоказ зеленую ногу. – Я их в «Саннис Сюрплюс» купил.
– Очень хорошие, – сказала она. – Дети! Помедленнее, пожалуйста.
– Откуда у вас взялись две эти девочки? – спросил Морган. – По-моему, я их раньше не видел.
– Мы подменяем друг друга с их матерью. Сегодня она поведет Гину домой, у меня спектакль.
– Все так неупорядоченно, – пожаловался Морган. – Я прихожу к вам за тишиной и покоем и не нахожу никакого порядка. Та же Гина – она даже не поздоровалась со мной.
– Еще поздоровается, вы же знаете, она вас любит. Просто сейчас она с подругами.
– Мне больше нравится, когда вас двое и Гина идет между вами, одна. А где Леон? Почему его нет?
– Спит. Он вчера припозднился, пытался получить роль в пьесе.
– И тут беспорядок, – мрачно заявил Морган.
Он остановился, осмотрел свою куртку. Залез во внутренний карман и вытащил пачку сигарет.