Моргни – и умрёшь

– Но с какой радости мне пить имбирный чай? – поинтересовалась Руби. – Это же у вас в доме свирепствует грипп.

– Кто знает, на кого он обрушится следующим? Если ты заболеешь, то и мои шансы заболеть сильно повысятся, а я не хочу болеть. Рождество – мое любимое время года.

Руби отхлебнула глоток имбирного чая. Когда Клэнси был настроен так решительно, проще было уступить ему, чем пытаться оспорить его выводы.

– Кстати сказать, от тебя давно ничего не было слышно, – заметил Клэнси.

– Я же тебе писала, ты что, не получал мои открытки?

– Получал, – ответил Клэнси, потом поразмыслил несколько секунд. – А почему ты их печатала на машинке?

– Я не хотела, чтобы кто-то опознал мой почерк, – объяснила Руби.

– А почему ты подписывалась «тетушка Мейбл»? – спросил он.

– Я пыталась сохранить инкогнито.

– Знаешь, у моей мамы возникли кое-какие вопросы на этот счет.

– А зачем ей понадобилось читать адресованные тебе открытки? – не поняла Руби.

– Люди иногда читают открытки, адресованные другим, – сказал Клэнси. – Это же открытки, они не вложены в конверт, даже почтальон сможет прочитать их, если захочет – я имею в виду, если ему будет вообще нечего делать.

– Ну и что она хотела бы знать? – поинтересовалась Руби.

– Например, почему эта тетушка Мейбл, о существовании которой она даже не знала, рекомендует носить носки с подогревом? Я имею в виду – если ты собиралась писать зашифрованные письма, то почему не использовать обычный шифр?

– Потому что, если я напишу открытку шифром, она действительно будет выглядеть подозрительно. А так должно было показаться, что я просто пишу о самых обычных вещах.

– С каких это пор для тетушки, которая даже не существует, считается обычным советовать мне носить носки с подогревом?

– Ну ладно, ты прав, я слишком уж вжилась в образ, но, может быть, вернемся к тому, о чем мы говорили?

– А о чем мы говорили?

– Я выходила на связь с тобой.

– Но ты ничего мне не рассказывала, только писала, будто произошло нечто, но это слишком сложно объяснить в письменном виде.

– Ну, так оно и было.

– В таком случае почему ты не позвонила?

– Это было не так легко, – ответила Руби, откусывая пончик. – Там все постоянно было заперто.

– С каких это пор в Лагере Гениев поддерживаются такие меры безопасности?

– Если хочешь знать, на самом деле это смахивало скорее на исправительно-трудовой лагерь – всем, кого поймали за пределами их учебного здания или за другими занятиями, помимо заучивания математических формул, грозило исключение.

– Серьезно? – изумился Клэнси.

– Чертовски серьезно, – подтвердила Руби. – Я имею в виду, даже для того, чтобы позвонить по телефону-автомату, нужно было спрашивать разрешение – на нем действительно висел зам'oк.

– А когда это тебя останавливали такое дурацкие правила? – хмыкнул Клэнси. – Или замки, если уж на то пошло… К тому же, мне кажется, ты бы не возражала, если бы тебя исключили и ты вернулась домой пораньше.

– Поверь мне, я об этом думала, но, понимаешь, мне было жалко папу с мамой. По какой-то причине для них ужасно важно, чтобы их дочь была чокнутым мозговитым гением.

– И ты оставалась там только по этой причине? – не поверил Клэнси. – С каких это пор тебя стали волновать мечты твоих родителей о гениальной дочке? Извини, но я на это не куплюсь.

– Ну ладно, дело не только в этом. У меня были свои причины оставаться там, и одной из них была Розовая Феечка. Честное слово, я ушла бы оттуда даже пешком, если бы не эта тупая пачка овсянки.

– Ты имеешь в виду Дакоту Лайм?

– Ну да, ее, – кивнула Руби. – Она просто с ума сходила, так ей хотелось победить, у нее едва глаза из орбит не выскакивали – помнишь, как она пыталась покалечить того паренька, Уорда Партиала?

– Да, я читал об этом, – промолвил Клэнси. – Только не говори мне, что она снова это сделала.

Руби опять кивнула.

– Только на сей раз еще хуже. Бедный Партиал был просто на грани срыва. Понимаешь, он просто нормальный тихий заучка, и вдобавок ему всего одиннадцать лет. Он не мог выдержать такого давления.

Клэнси мотнул головой.

– И что случилось?

– Расскажу как-нибудь в другой раз, сейчас просто скажу, что я все разрулила.

– Знаешь, что? – спросил Клэнси.

– Что? – поинтересовалась Руби.

– Ты очень добрая.

Руби отхлебнула большой глоток чая.

– Ну, я же не могла его бросить, верно? Не могла позволить ей взять и сделать из него отбивную после того, как я сбегу в Твинфорд… А знаешь, этот имбирный чай не так уж плох.

– Что плохо – так это та лапша, которую ты мне вешаешь на уши, – фыркнул Клэнси. – Может быть, перестанешь рассказывать мне байки и признаешься, почему ты на самом деле уехала из города?

Клэнси хорошо умел чувствовать, когда кто-то молол чушь, и он знал, что здесь есть еще что-то, помимо небольших математических каникул, о которых рассказывала ему Руби. С каких это пор для нее, самой талантливой ученицы в Твинфордской средней школе, было так уж необходимо на четыре недели уезжать в лагерь для интенсивного изучения математики и прочих дисциплин?

Руби посмотрела ему прямо в глаза, потом взяла из раздаточного аппарата салфетку и тщательно вытерла руки.