Моряки Гора

Бывшая Леди Флавия безропотно подчинилась, и встала, по щиколотки утонув в соломе, на указанное мною место, немного подальше, где я мог хорошо рассмотреть ее.

— Подозреваю, что Ты все еще рассматриваешь себя, как свободную женщину, — сказал я.

— Едва ли, — пожала она плечами. — Меня раздевали, заковывали в наручники, связывали, сажали на цепь, водили в караване, одевали в тунику, на мне клеймо и ошейник, меня, наконец, били плетью, продавали и командовали.

— И даже не смотря на все это, — сказал я.

Я заподозрил, что она еще не до конца понимала, насколько радикально трансформировались ее состояние, природа, все ее существо со времени ее отбытия из Ара, насколько другой она теперь была, полностью и бесповоротно. Несомненно, умом она это понимала. А кто бы не понял? Но я подозревал, что она пока была не готова признать, выявить, показать и высвободить ту рабыню, что в тайне была ядром ее существа.

— Сними свою тунику, — велел я.

— Пожалуйста, — простонала рабыня, но перечить не решилась

— Так-то лучше, — кивнул я. — Но стоишь Ты как свободная женщина. Выправи тело, подними голову, поверни бедро.

— Пожалуйста, не надо! — попросила она.

— Ты стоишь так, как та кем Ты была прежде, — сообщил я. — Попробуй еще раз.

— Но я же не одета! — заплакала женщина.

— Неужели Ты думаешь, что кто-то купил бы тебя такую, какая Ты сейчас? — спросил я. — Ты перед мужчиной, шлюха.

— Милосердия! — заплакала она.

— Леди Флавия отказывается повиноваться? — уточнил я. — Уже лучше. Не так плохо, Альциноя, по крайней мере, для девки, плохо знакомой с ошейником.

Она плакала, но стояла правильно.

— Теперь повернись, — потребовал я. — Медленнее. А теперь снова встань лицом ко мне. Неплохо. Теперь положи руки на затылок, запрокинь голову и медленно повернись еще раз, а затем снова замри лицом ко мне. Хорошо. Можешь опустить руки. Смотри на меня. Стой красиво.

Надо признать, выглядела она прекрасно, стоя на соломе, в тусклом свете, попадавшем в камеру, через открытую дверь позади нее.

— Откинь волосы за спину обеими руками, — приказал я и, оценив результат, вынужден был признать, что, да, она точно стоит своих сорока медных тарсков. — Ты что, не знаешь, как заставить мужчину хотеть тебя?

— Нет! — ответила она.

— Я вот подумываю, а не провести ли тебя через рабские позы, — сообщил я.

— Но я же ничего не знаю про это, — вздрогнула она. — Меня этому не обучали!

— Но Ты ведь рабыня, — напомнил я.

— Да, — согласилась Альциноя. — Да, я — рабыня!

Я подозревал, что она хорошо ответит на мужское доминирование, не исключено даже, что быстрее многих. Как только ошейник оказывается на их шеях, им редко требуется много времени на его изучение, кому-то немного больше, кому-то немного меньше.

— Помнится, в Аре, — усмехнулся я, — я частенько замечал, что твоя вуаль, когда Ты появлялась перед охранниками и другими мужчинами, была надета несколько свободно, или словно по небрежности расстроена.

— Вы не должны были разглядывать меня, — заметила бывшая Леди Флавия. — Разве я не упрекала вас за излишнюю смелость?

— Бедные мужчины, — хмыкнул я, — как они, должно быть, мучились.

— И конечно, — сказала она, — как только я обнаруживала непорядок, я тут же, спешила восстановить пристойность своих аксессуаров.

— Подозреваю, что Ты знала, — усмехнулся я, — что мужчины, доведенные тобой, представляют себе какие формы, скрываются под слоями твоих цветастых одежд.

— Нет! — воскликнула женщина.

— Уверена? — прищурился я.

— У Вас ведь были свои рабыни, — сердито сказала она, — в ошейниках, с раздетым лицом, с едва скрытыми конечностями. Должно ли это быть всем, что Вы познали? Почему вам нельзя было дать, по крайней мере, намек об истинной красоте, о несравнимом великолепии красоты свободной женщины?

Я не выдержал и рассмеялся.

Бывшая Леди Флавия сердито отвернула голову в сторону.

— Сорок медных тарсков, — напомнил я, отсмеявшись

— Животное, — прошипела женщина.

— Теперь твою шею окружает ошейник, — напомнил я. — Ты действительно думаешь, что стала теперь менее красивой, чем тогда? Вообще-то, ошейник значительно увеличивает красоту женщины.

— Можно мне уйти? — повторила она свой вопрос.

— Ты была надменной самкой слина, — сказал я, — лицемерной, фальшивой, лживой, жадной, высокомерной, корыстной, трусливой, жестокой и властолюбивой.

— Можно мне уйти? — снова спросила рабыня.

— Но ведь в действительности твои вуали были расстроены далеко не случайно, — предположил я.

— Чтобы подразнить мужчин, — раздраженно бросила она, — сделать их несчастными, позволить им видеть то, до чего они добраться не могли!

— Большинству, — хмыкнул я, — сорок медных тарсков вполне посредствам.

— Я должна вернуться, — буркнула Альциноя.

— В свою конуру? — уточнил я.

— На мой матрас, — поправила меня она, — чтобы быть прикованной там цепью! Вы довольны?