Моряки Зелёного Моря

- Фе фто сефодня ефть, любуфтесь.

- Приятель, хочешь пару советов с клыками? Выдери те нижние бивни, тебе станет легче. А ещё лучше, развороти дробью свою пасть, может тогда ты наконец перестанешь царапать мои уши.

Сова удивлённо посмотрела на Кобру, легко сказавшего такие страшные слова.

- Ты говоришь кровью, Кобра. Не твой путь говорить кровью. Не говори ему таких вещей, это сделает его лишь темнее, он будет говорить злобой, он будет говорить с нами, - попросила она, глядя на хоркбьёрка, который будто никак не отреагировал на фразу Кобры.

Она моргнула. Кобра, что до этого обращался к хоркбьёрку, моментально повернул к ней голову и теперь смотрел непонимающе. Стены хрустели позвонками, лёгкие стучали своими зубами, сделала вдох, сделала выдох, стало полегче, подул ветерок спокойствия, подобно студёной воде.

- Я ничего не говорил, Сова. Всё точно хорошо? Ты можешь подождать меня снаружи, если тебе тут не нравится.

Она вжалась крепче. Это снова голоса её путали. Они говорили голосом Кобры. Но она не могла уйти, даже если тут голоса становились сильней, о нет-нет-нет, она обещала.

- Твой путь - мой путь, судьба моя, близ тебя судьба - до самого конца. Страшно мужаться, страшно сражаться, страшно рождаться, не страшно только умирать…, - зашептала она.

- Сфтранная офна у тефя, - хмыкнул хоркбьёрк. - Сефтра?

- Нет… «не кровь моя, может душа моя, принял я её, взял – она не пущает; я не отдам, она наше радио, наши души» - сказал Кобра, вглядываясь в клети. - Большую часть времени она безобидна, но «шутки шутить сложно, шутки не понимает, кровавые они», угу?

Сова ничего не сказала. Она отвела взгляд, одной рукой надела наушники. Снялась с белого шума и переставила на станцию. Чей-то голос снова заговорил, но стало спокойней; мир больше не терзал её. Она больше не боялась в нём ошибиться. Они смотрели жуков.

Многие из них жались от света фонаря подальше в коробку. Некоторые почти не реагировали. Кобра прошептал что-то, и некоторые жуки словно ожили, потянулись к нему.

Это снова голоса играли с Совой; она закрыла глаз, погрузившись в чернильную тьму ощущений и звуков. Это всегда было страшно; иногда во тьме могли ждать те, кого ты и в реальности не встретишь, но ей нужно было это сделать. Ведь тогда голоса заберутся к ней в череп через глазницу под повязкой и окажутся внутри, а снаружи всё от них освободится, и можно будет видеть правильно. То, каким мир хотел бы казаться без духов, являющих себя, дёргающих за волосы…

Она сделала вдох, она сделала выдох.

Это был её храм на каменистом холме, её поющий ветер в округе. Она была готова к вторжению; к тому, что вырвется из храма. Снова станет пламенем солнечным, станет пламенем яростным. Когтем. Злобой, а не страхом. Ужасом, а не ужаснувшейся. Всего-то нужна пустота над головой, а не давящие стены, полные мёртвой крови. Если бы не совиные когти в её плече, если бы не живая кровь Кобры под её пальцами, ей было бы хуже.

Это её храм - она в безопасности. Когда она выйдет, она будет больше чем сама безопасность. Страха нет, страх - лишь замеченная рана. Получить рану не страшно.

- …Будет этот, - произнёс голос Кобры, а в нём освобождающий призыв.

Сова открыла глаз. Кобра уже приобрёл небольшой ящик и повёл её прочь из этого места.

- Уходим? - спросила она. - Я пропустила…

- Да, мы идём назад, - своими словами Кобра согрел окружающее теплом. Ей не терпелось вернуться к тёплому ветру пустыни, оставив позади широкие подземные узилища. - Я кажется… нашёл Громдака.

«Нашёл тепло, нашёл свои стяжающие нитки, свою вату, что впитает кровь».

В его словах таился найденный курс. Узретая башня средь вечных барханов. Оазис средь пустыни, если сказать совсем просто.

Когда рынок остался позади, а солнце вновь светило над головой, она почувствовала себя спокойно, словно гигантский бархан, обдуваемый ветерком. Как летящий над пустыней песок.

- Кобра. Терпеть не могу залезать под камень, - сказала она, отпустив его руку. – Спасибо, что дал свою живую кровь.

- Я и заметил; ты ощутимо хуже стала себя чувствовать, когда «к мастеру разделителю зашли, к убийце», - хмыкнул Кобра. – Конечно, могу понять, атмосфера была угнетающей…

- Терпеть не могу города, - сказала Сова, обхватив рукой руку и почёсывая предплечье стальным пальцем. - Слишком много голосов начинает скапливаться.

- Я тоже, - хмыкнул Кобра. – Города – это «инфернум, пламя, злоба, законы, великие дома, полные великих существ, глаза, растущие из стен, глаза, что облизываются лезвиями». Никогда не знаешь, откуда ждать опасности.

Его голос стал чётче, и ей полегчало.

Ей нравился такой редкий просвет, иногда, когда ей становилось лучше, она и других начинала слышать лучше. А порой бывало непроглядно; голоса замещали её саму в голове и заталкивали так, что и двигаться было тяжело, словно её засунули в бочку.

- А кого ты взял? Кого под крыло пустил, под пухом приютил?

- А ты разве не видела? - удивился Кобра и поднял вольер, показывая на создание. - Погляди на Громдака Младшего.