Мормилай. Восстание проклятых

«Может хотя бы сжечь здесь всё? – злобно подумал я, осматриваясь. — Бессмысленный поступок… Возможно, именно таких от меня и ждут. Тогда уходить и снова искать. Но где? Всё с начала?».

Я вышел из каминной, педантично прикрыв за собой дверь, а затем уставился на парадную лестницу. Вот стоит Михаил, отсюда выходит Марианна. Их лица восставали из памяти, призраками двигаясь по дому. Где крылась ошибка? Что я недоглядел? Или не мог видеть? Тряхнув головой, я развернулся и толкнул входную дверь. Едва моя нога ступила на улицу, раздалось щёлканье взводимых курков на добром десятке ружий, нацеленных мне в грудь. Прокурор Анджей Сапуловский собственной персоной стоял в центре безоружный, но глядел на меня с превосходством и нескрываемой радостью.

— Вы арестованы, — улыбаясь жёлтыми кривыми гнилушками зубов, заявил он.

— Потрудитесь зачитать по какому именно обвинению, — хладнокровно парировал я.

— Вашим злодеяниям соответствует внушительный список обвинений, но распинаться перед душегубом, как и играть с ним, мне – человеку чести, не пристало.

— Я думал прокурор хоть чем-то отличается от бандита на содержании дворянского дома.

Сапуловский побагровел от ярости, но я намеренно рисковал, надеясь хоть что-то из него вытянуть, прежде чем начнётся заварушка. Он зря пугал меня ощеренными и готовыми к бою мушкетами.

«Стрелять в меня? Вставайте в очередь!».

— Назовитесь, сударь, — процедил Анджей сквозь зубы.

«Поймал, — мысленно хохотнув, подумал я. – Ну, что ж, ладно. Будь по-твоему!».

— Александр Веленский! – торжественно ответил я.

Прокурор не подал вида, будто удивлён. Бьюсь он заклад, он готов был услышать любое имя. Оно его не интересовало.

— Александр Веленский, вы арестованы. Сложите оружие!

Я уже успел изучить диспозицию достаточно, чтобы понять, что дела мои плохи.

«Проклятая дверь за спиной захлопнулась. Деться с крыльца некуда. Шаг в сторону и меня изрешетят. Сдаваться? Снова? Дьявол, это становится дурной привычкой. Но это менее глупо, чем поймать с десяток пуль. Нет. Не сегодня».

— Воля ваша, — равнодушно пожав плечами, бросил я.

Сказав это я нарочито медленно извлек из-за пояса два пистолета, положив их на ступени лестницы. Затем отстегнул пояс с саблей, уложив его туда же.

— Взять его, — расплывшись в улыбке, скомандовал прокурор.

Глава 2

Взошедшему на эшафот остаётся лишь одно, принять его за сцену.

Меня бросили в темницу, заключив под неусыпную стражу двух молчаливых типов, вооружённых лишь короткими дубинками. По крайне мере, никакого огнестрельного, как и холодного оружия при них не наблюдалось. Окон в камере не было, а потому я скучал и разглядывал тюремщиков. Ими были громадные типы, похожие, словно братья близнецы. Тяжёлые челюсти, кулаки, размером с добрый пивной жбан, словом, красавцы.

— Почему вас двое? – спросил я на удачу. – Я и одного через решётку не смогу убить.

В ответ лишь молчание.

— Когда меня вызовут на допрос?

Снова молчание.

— Здесь хотя бы кормят?

Тишина, только крысы попискивают в отдалении.

— Ладно, не хотите говорить, так и не надо. Я понимаю, вы на службе. Но так уж случилось, что мне не с кем больше говорить. Поэтому, извольте слушать.

Мною не было встречено замечаний, а потому, набрав воздуха в лёгкие, я продолжил.

— Знаете ли вы, что такое душа? Ещё вчера или неделю назад, ну, может, месяц… Ах, чёрт меня подери, пусть будет полгода назад… Так вот, я думал, что знаю. Душа — это то, что делает человека им самим, сказал бы я. Умерло тело, умирает и душа. Никогда не верил в этот вздор, что мы куда-то уходим, перерождаемся или попадаем в царство вечной радости. Уж простите, если задеваю ваши чувства, но поверить в такой бред может только очень недалёкий человек. Ну, какая в бездну вечность? Это бессмысленно и к тому же до одури скучно. Мы каждый день врем себе и окружающим, совершая одни и те же ошибки. Цикличность наших поражений – вот истинная вечность, величие которой достойно олицетворения в роли какого-нибудь бога. Такого же как мы — безумного, жадного и жестокого. Скажу больше, я одного такого встречал. Но знаете… Вот, что смешно… Каким бы жутким и неизмеримо пугающим он ни был, тот факт, что его можно увидеть, свергает его же божественный статус. То, что можно увидеть, можно и потрогать, так? Хотя, это тоже заблуждение, ответите вы. Нельзя же потрогать небо? Может и нельзя… Но можно в небо хорошенько харкнуть, в сердцах прокрича что-нибудь забористое. Плевок, правда, возвратится назад. Но человеку, который возненавидел само небо, хочется думать, что это не его плевок вернулся, это небо плюнуло в ответ.

Внезапный удар в бок застал меня врасплох. Я так увлёкся собственным словесным потоком, отвернувшись от решётки, что не уловил момента, когда дверь отворилась.

— Садись жрать, — прогремел надо мной незнакомый голос, добавив для усиления эффекта очередной пинок.

Мне не было ни больно, ни обидно. Я хмуро глянул исподлобья на тюремщика, приняв из его рук деревянную миску. Есть не хотелось, как и всегда, но я себя заставил.