Мормилай. Восстание проклятых

«Кто он такой? Зачем я ему нужен? Стоп. Всё сначала, по порядку! Арест производил городской прокурор, но позднее я оказался в руках инквизиции. Как такое могло произойти? За всё время, что я прожил в Крампоре, не припомню, чтобы хоть что-то слышал о работе этого ведомства. Мне даже не было известно, где у них штаб? В вопросах религии господствовал компромиссный политеизм. Кто-то поклонялся мёртвому богу Лот, кто-то его ни то жене, ни то сестре Эвт. Лишь фигура Атраши витала где-то в сумерках, стыдливо спрятанная и позабытая. Зачем им инквизиция? Что считается ересью?».

Я припомнил слова инквизитора, пытавшего меня.

«К какому виду нечисти вы причисляете себя, заблудший? Чёрт, подери… Что он имел ввиду? Ему было известно, что я мормилай или же нет? Допустим, что нет, тогда какие могут быть варианты? Мормилай или вампир? Но вампир выглядит иначе, я сам видел. Впрочем, возможно, то чудовище — это не его первоначальный образ, а следствие длительной мутации, пока твари удалось до меня добраться. Но инквизитор не просто меня терзал, он изучал мою кровь. Тогда возвращаясь к вопросу о видах нечисти… А есть ли какие-то ещё?».

Маркус закашлялся, затем пробормотав ругательство. Я замер, вслушиваясь, но кроме скрипа колёс, более не раздавалось ни звука.

«Был ещё один любопытный момент на допросе. Инквизитор осведомился, какую именно семью я имею ввиду, назвав меня заблудшим. Ту, что поклоняется Атраше и терзает праведников в преисподней? – спросил он. Резюмируя услышанное, можно предположить, что они считают, будто кто-то втайне от церкви поклоняется Атраше, которая в свою очередь взращивает некий культ, условно, назовём его «культом про́клятых», что терзает праведников… Где? В преисподней. Бред какой-то. Если они считают себя праведниками, то как попадают в плен к той, кого отрицают? Ещё эта преисподняя. Что это за место? То, что я видел? Амбраморкс? Но там живёт не Атраша, если она вообще когда-то существовала. В Амбраморксе всем заправляет жирная тварь Дулкруд, который… Хм… Что ещё более странно… Вообще никак не отмечен во всеобщей религиозной бредятине, которая и без того не согласовывается!».

Я понял, что если пролежу ещё хоть минуту с закрытыми глазами, то совершенно точно рехнусь. Бесконечные вопросы, что сыпались на голову, вызывали уже не интерес или страх, а раздражение, граничащее с озверением. Хотелось вскочить и крушить всё вокруг. Я резко распахнул глаза, уставившись на паладина.

— Доброе утро, рыцарь Маркус Авалос, — поздоровался я, садясь.

— Скорее вечер, сударь, — заметил рыцарь.

Маркус сидел напротив, глядя так, словно ждал моего пробуждения, как второго пришествия Лот. В его глазах было нетерпение и интерес. Дождавшись, пока я приду в себя и сяду, рыцарь, не отрывая от меня взгляда, подхватил с сидения кожаный бурдюк. Вырвав зубами пробку, он сделал глоток и вытер пепельные усы, довольно причмокнув. В нос ударил пленительный аромат благородного виноградного вина. Рыцарь протянул бурдюк, ухмыльнувшись, и сообщил:

— Кровь Его.

— Ну, раз Его, — устало бросил я. – Тогда можно.

Учитывая контекст, с позволения сказать застолья, я без сомнений употребил бы и все содержимое бурдюка, но вынужденно отпрянул. Живительное тепло скользнуло по горлу, устремляясь дальше в пищевод, и наполняя тело жаром, разрастающимся в груди.

— Положите руки на стол, я осмотрю раны.

— Благодарю покорно, ничего не нужно. Ран нет, так пустяки.

— И всё же.

— Я отказался. Разве это не понятно?

— Вы не шибко то вежливо разговариваете с тем, кто спас вашу шкуру… Как бишь вас… Ах, да… Александр Веленский, если мне не изменяет память.

— Отнюдь, благородный рыцарь Маркус. Я же сказал «благодарю». Не вежлива была лишь ваша настойчивость.

Паладин зыркнул на меня тяжёлым, близким к раздражению взглядом. Шумно выдохнув, он смолк, изучающе глядя мне в глаза.

— У меня к вам очень серьёзное дело. Оно касается судьбы не только вашей, но и судеб многих других людей, — заговорил он, неспешно выстраивая слова в предложения, обстоятельно их проговаривая, будто беседовал с ребёнком. – Для того, чтобы не терять время, которого у нас с вами увы не в достатке, нужно достичь определённого доверия. Как я понимаю, тот факт, что вас освободили моими усилиями, не в счёт?

— Меня арестовали, не предъявив обвинения. Затем пытали, не предъявив обвинения. Затем вы освободили меня, предъявив поддельный документ. Я же никакой не ваш агент, сударь! Откуда мне знать, что вы и Матей Кнедлик не заодно?

— С какой стати мне быть заодно с этим мясником? – пророкотал рыцарь, глядя на меня стальным взглядом.

— Ну, даже и не знаю. Например, с такой, что освобождение может быть фикцией, призванной развязать мне язык.

— Вы меня разочаровали, — помолчав, заявил великан.

— Чем же?

— Очевидно, сударь, что вы мерите окружающих по себе. А то, что звучит из ваших уст, не делает чести говорящему.

— То есть по-вашему я подлец и интриган? – уточнил я.

— Выходит, что так, — пожав плечами, словно бы равнодушно ответил Маркус.

— Остановите карету.

— Сударь, прошу не глупите…

— Остановите карету! – взревел я, вскакивая.