Морок

– Да, это было бы весьма к месту, – подтвердил юноша. – Однако, умение это утрачено. И, вероятно, навсегда.

– Может быть, есть какие-то приспособления, ухищрения, какие-то технические устройства?

– Может, и есть, моя королева, но я такого не знаю. У меня из всех устройств – моя флейта. Пустяк.

– Друг мой, я сама доброта, ты и сам это видишь, но, знаешь ли, иногда случаются люди в моем окружении, которые меня до крайности раздражают. Знаешь, хочется рвать и метать, рвать и метать…

– Чем же я могу помочь, моя королева? Только выслушать вас или, пожалуй, усладить вас музыкой?

– Черт с тобой, – махнула рукой королева. – Играй. Отчего-то и впрямь от твоей игры становится легче на душе.

– Да, моя королева, что-то действительно есть в звучании флейты. Вроде и правда пустяк, а ведь, не задумывались ли вы когда-нибудь об её устройстве? – говорил музыкант, пока они добирались до покоев королевы. – Ведь флейта, как тело человека. А тот, кто играет на ней, похож на бога, сотворившего людей своим дыханием. Как и человек флейта оживает от дыхания. Не правда ли, есть в этом какая-то изысканность и красота, как только бог вдыхает в человека воздух, он оживает, как только музыкант дарит свое дыхание флейте, она звучит? И звучит так, как того хочет музыкант. Вопрос только в умении флейтиста…

– Хорошо формулируешь, юноша, – улыбнулась королева. – Не кажется ли тебе, что ты примостился дуть не в ту флейту?

– О чем вы, моя королева?

– Ты прекрасно знаешь, о чем я, – резко ответила Евтельмина. – Несколько дней ты пытаешься управлять мною…

Юноша опустил вниз глаза. Видно было, как он пытается скрыть удовольствие. Какая-то наглость и уверенность сквозила во всех движениях юноши. Королева спрашивала себя в который раз, почему она не могла просто отдать приказ о том, чтобы казнить его, и в который раз не находила ответа. Точнее, ответ она находила, но отвергала его каждый раз, как недостаточно всё объясняющий.

Флейтист был единственным подтверждением её красоты, единственным, кто видел и ценил её красоту. Причина казалась настолько ничтожной, что впору было просто рассмеяться при её обнаружении. Однако, просыпаясь утром, Евтельмина ходила грознее тучи до тех пор, пока не встречала музыканта. Засыпая каждый вечер, она боялась проснуться и обнаружить себя старой уродиной. Флейтист стал её фетишем, талисманом, который ежедневно свидетельствовал её женственность и красоту. Он один умел смотреть на неё так, с обожанием и восхищением. Остальные придворные просто уныло таращили сонные глаза в пол, повторяя заученные фразы. И ни один! Ни один из них ни разу не осмелился подивиться её очаровательности. Поэтому с утра и вплоть до обеда, пока не являлся во дворце флейтист, королева оставалась самой злой королевой на свете. Казни она музыканта, она потеряла бы подтверждение своей красоты раз и навсегда…

Кажется, как ни сопротивлялась королева власти юноши, а она, и правда, была той самой флейтой, которую он в прямом смысле слова надувал, и которую заставлял звучать в угоду себе. И, вероятно, и сам молодой человек понимал это, и понимал, что королеве, как и флейте, никуда не деться от его искусных пальцев и блестящих глаз.

Евтельмину выворачивало наизнанку от злости признания собственной слабости, от того, что она, полностью понимая ситуацию и ощущая безраздельную власть над собой этого мальчишки, ничего всё-таки не могла с этим поделать. Страх не принадлежать себе не так пугал, как страх остаться вновь одной, старой и некрасивой. Королева, как бы её ни воспитывали, чему бы её ни обучали, как бы ни занимались с ней логикой и философией, оставалась женщиной. И это не могла вытравить из неё ни одна наука в мире, зато зажечь мог один быстрый взгляд, взгляд флейтиста, разумеется. А ведь он даже не был в неё влюблен, этот гадкий самодовольный мальчишка! Она спрашивала у него про умение слышать слова, а он слушал её душу, как будто это было балаганное представление на площади перед дворцом!

***

– Ну я, кажется, начинаю понемногу понимать, что происходит, – тихо протянула Аксинья. – Ты, значит, Иннокентий, и внук Рогнеды?

Иннокентий утвердительно кивнул.

– А значит, ты решил, что ты сын Светозары? Так?

– Ну это, кажется, логично, если я сын Рогнеды, а она мать Светозары, значит…

– Нет, погоди, выходит, что так и есть, как ты и говоришь. Но тут надо бы точно вспомнить, что именно она говорила?

– Она говорила, что я потомок могущественных магов…

– Ну уж это я поняла, а ещё я, кажется, поняла, почему ты выжил и зачем тебе во дворец, – хитро подмигнула Аксинья. – Ещё одно тебе скажу, я чуть сама лично тебя на казнь не отвела. Моя мать, Рогнеда, предупредила о твоём появлении, и я должна была тебя сама отправить во дворец, в лапы к Евтельмине. На убой. Однако, ты тогда исчез. А теперь видишь, как всё лихо закрутилось…

– Ничего не понимаю, – замотал головой Иннокентий.