Морок

– А ведь и правда. До чего довели! Как они нас ловко, а? – разволновался Богдан. – Ишь, как! До чего довели! А мы-то олухи! Выходит, что нас даже убивать не надо, просто отучить нас мыслить, чтобы мы думать отвыкли и память нам стереть, чтоб мы забыли про всё. Чтобы мы всего боялись на свете. Всего! Чтобы и головы боялись поднять, и к людям подойти. Вытравили и волшебников, и добро из Края, как крыс из подвала! Такое простое, а мы забыли! Если мы забыли, то люди-то и подавно! Они нас боятся, наверное, больше, чем мы их! Вот, зачем мы нужны! Мы нужны, чтобы идти к людям, и несмотря на всю травлю учить их, что волшебство и чудеса – это добро, что мы хорошие, что волшебники нужны, что добро победит! Не сидеть мы тут должны, а идти и помогать людям, несмотря ни на что! Пусть убивали, пусть псы, а мы всё равно им добро! Они – нам в морду, а мы им – розы с незабудками! Они должны нам верить, нам! Так они будут добрее, только так Край оживёт! Надо идти и заново учить людей жить в добре и существовать в мире с волшебниками! Эй, Матильда! А ну-ка, слетай с ветром, глянь, где деревенька какая поблизости? Да где там дед какой живет, печь растопить не может? Самых слабых ищи! Самых несчастных! Тех ищи, у кого нет никого!

– Но ведь, если мы будем помогать самым слабым, то все будет зря. Они же нас не защитят! Помогать надо сильным, которые потом за нас смогут постоять! – воспротивилась Матильда.

– Если помогать сильным, то это не добро будет, а сделка. А нам, братцы, самое трудное надо восстанавливать – веру в добро… Лети, девочка!

***

– Но ведь тут совершенно все запутано, – королева вышагивала по длинным темным коридорам «строгих» подвалов, где содержались пойманные и признанные виновными. – Как же мне разобраться со всеми этими признаниями, мыслями, чувствами. Эй! Смотритель! Куда ты подевался.

Евтельмина остановилась у пустой комнаты с настежь распахнутой тяжелой дверью. Указывая пальцем на нее, она спросила запыхавшегося, бегущего на ее зов смотрителя:

– А это почему?

– Так ведь вы приказали отпустить. Тут…

– А-а, да-да-да, поняла-поняла. Ну-ка, любезный, вот что. Я туда сейчас зайду, а ты меня там запри.

Смотритель бросился перед королевой на колени, собираясь умолять о пощаде. Евтельмина вцепилась в его подбородок длинными белыми пальцами и потянула вверх.

– Нет же, глупый ты старик, просто запри меня там, мне надо подумать. Понимаешь?

Смотритель качал головой из стороны в сторону и умоляюще мычал.

– Ну где же тебе понять. Ты и не думал в жизни ни разу больше того, чтО бы тебе съесть на ужин. Так ведь?

Тюремщик радостно закивал в знак согласия.

– Ну, вот. А мне подумать надо. Понимаешь? Тьфу! Запри меня там, а как я скажу отпереть – отопри.

Смотритель плавно, как во сне, будто что-то держало его изо всех сих и оттаскивало от двери в свободную комнату строгих подвалов, куда забралась королева, поворачивал ключ в замке. По щекам этого видавшего виды мужчины катились крупные слезы, скатываясь вниз и щекоча подбородок.

– А теперь иди! – скомандовала Евтельмина.

Вся фигура смотрителя выражала только одно: вопрос. Но королева уже отвернулась в сторону узенького тюремного оконца и забыла про своего невольного пленителя.

Старик вышел наружу, глубоко вздохнул, приложил заскорузлую руку козырьком ко лбу и уставился, щурясь, на полуденное яркое солнце. Слезы текли по морщинам и седой щетине, смотритель не смахивал их и не убирал, он улыбался каждому цветку по дороге, переступал через каждого зазевавшегося муравьишку на его пути, пытался даже кланяться деревьям, когда зашел в лес, приладил толстую веревку к дубу, покачнулся и замер, окутанный запахом испражнений и птичьим пением. Только ветка кряжистого дерева, на которой повис старик, еще какое-то время немного качалась, отчего ключи, привязанные к телу смотрителя, лениво позвякивали. Но скоро и этого не стало.

Королева изо всех сил пыталась направить свои мысли, как она это называла, в нужное русло. Ей необходимо было разобраться в себе, беспристрастно расставить все за и против в сложном вопросе: кому верить?

Хотелось, конечно, верить юноше с блестящими глазами и длинными чувственными пальцами. Но, если верить ему, то выходило, что надо возрождать магию, а указ Клариссы еще не окончил своего действия. А что, если музыкант хочет, чтобы Евтельмина нарушила указ, спровоцировав тем самым свою скорую погибель. Недаром уже несколько раз проскользнула в речах фраза о том, что настоящая борьба шла не из-за засухи, а за право распоряжаться Краем, за престол. И если Евтельмина нарушит Указ, кто знает, что там еще может случиться, тогда флейтист выведет своих и посадит на трон. Но, и этого хотелось больше всего на свете, если флейтист как раз наоборот, если он оберегает ее от тех, злых и дурных магов, которые хотят свергнуть власть людей в Краю? «Внук Будияра, сын Серого займет престол. Клянусь своей жизнью, что сделаю все, что смогу, чтобы помочь этому».

– Хм, – сказала королева вслух после того, как прочла надпись на стене. – А вот и отгадка! Эй! Смотритель! Старик! Ну где ты? Кто сидел в этой камере?