Морозовская стачка

В ту бессонную для господ Морозовых ночь за тысячи километров от обеих русских столиц в сибирском селе Анцырь Канского уезда не сомкнул глаз совсем не приметный и никем не взятый в расчет человек: ни царем, ни умником Тимофеем Саввичем. Никого тот человек во все свои тридцать с годом не обидел, дурного никому не хотел, а если и хотел чего, так одного хорошего. За это беспокойное свойство — делать хорошее другим, думать о других и бороться ради общего он и был теперь не в Питере и не в нарядившейся в честь царского праздника Москве, а был он здесь, в Анцыре.

Звали его Петр Анисимович. Росту он был малого. Волосы копной, рыжеватые. Нрава веселого. Спину и шею имел крепкие. Рукам его любая работа давалась легко. За что ни возьмется — выйдет как следует, словно всю жизнь этим только делом и занимался. Что по-рабочему, что по крестьянству — все умел.

Срок высылки подходил у Петра Анисимыча к концу, и его начинали одолевать думы, стало быть, и бессонницы. Так и не заснув, он оделся и, поглядев на сладко спящую жену, взял ведро и пошел попробовать женской работы. Корову ему пришлось доить только раз, и в детстве.

Екатерина Сазоновна, жена Петра Анисимовича, проснулась, как всегда, вместе с солнышком, но не сама по себе, а будто бы от какого ветра. Будто бы ходит по избе светлый ветер, а Петра Анисимыча нет, то есть он как бы и есть и близко, и уж очень даже близко, но только нет его дома. Да и ветру бы взяться неоткуда. Зиму встречали — всякую щель конопатили, да и зима, слава богу, позади.

Этак размышляя, Екатерина Сазоновна проснулась до полного сознания и увидала, что ставни крайнего окна хоть и притворены, но вторая рама вынута, и окошко, впервые в этом году, настежь. Петра Анисимовича не было.

Екатерина Сазоновна быстрехонько порхнула по избе, разом натягивая платье и прибирая могучую косу, успевая поглядеться в зеркало и затопить печь, умыться и перекрестить лоб перед образом заступницы, послушать петухов и по солнцу определить: пора ли корову выгнать в стадо.

Время еще было, и Екатерина Сазоновна успела оправить поставленное с вечера тесто — сегодня хлебы печь.

Постель прибрала, подмела пол, кашу варить поставила. Все как молния.

Побежала с подойником доить корову. А коровы — нет в хлеву. Хоть все равно с хозяйством не нынче-завтра распрощаться придется, а сердечко ёкнуло. Выбежала через двор за ворота. А возле ворот на кряже сидит, жмурится на солнышке Петр Анисимович. Рубашка на нем праздничная, расшитая, пиджак, картуз, сапоги чищены, солнце на них, как на самоваре, горит. Сидит Петр Анисимович, прутиком играет, за коровой глядит.

— Доброе утро, Сазоновна! Хотел дать поспать тебе. А ты как всегда — птаха ранняя.

— Корову-то кто подоил?

— Кто?! — Петр Анисимыч и поработать умеет и погордиться.

Поймал жену за руку, притянул к себе и в обе щеки поцеловал.

— Что ты, Анисимович? Люди увидят!

— Са-зо-нов-на! — только и сказал.

Весь век озорник, а тут сказал хоть и не без веселости, но по-особому, и как бы лицо у него затуманилось.

Сазоновна своего-то была повыше на голову почти. Лицом тихая. Не каждый и углядит, как хорошо оно, сколько в нем веры и сердца. На людях что взглядом, что словом — робкая. В походке мягкость, неуверенность.

А за мужем по этапу в Восточную Сибирь не дрогнула, пошла.

Вот Анисимович и сказал ей: «Са-зо-нов-на!»

Ну, а она, счастливая от нежданного поцелуя — хоть и стыдного, на улице ведь, но такого молодого, как в самой молодой молодости, — заметалась вся, всплеснула руками:

— Господи, самовар забыла поставить! — А в воротах задержалась: — Нарядился-то с чего? День-то будний.

— А солнышко-то, Сазоновна! Солнышко-то какое! Май на исходе, глядишь, и нашему маетству конец.

Вот ведь как сказал: не успел самовар зашуметь, явился, будто снег на голову, сам господин исправник.

— Ну, Анисимов, магарыч ставь!

Исправник был из местных, из крестьян, а в Сибири крестьяне и каторжанина за человека почитают. Потому-то, может выбившись в люди, исправник ссыльных особенно не теснил, а при случае и помогал. Помог он и Петру Анисимовичу. Налетел в волость, спрашивает, где такой. Кинулись, а Петра Анисимовича нет. На заимке батрачит. Поскакали на заимку, привезли. Исправник во гневе:

— Почему отлучаешься?

— А как мне не отлучаться? — Петр Анисимович в ответ, криком его взять уже невозможно было. В тюрьмах сиживал, в крепостях, карцерах, этапами ходил. Вот он, глазом не сморгнув, и говорит: — А как мне не отлучаться, когда в день получаю по двадцать копеек. Работаю в батраках как вол, а жену прокормить не могу.

Местное начальство подтверждает: точно, Анисимов работник очень даже хороший, крестьяне его друг у друга переманивают, а денег все же в деревне много заплатить и за хорошую работу невозможно.

Исправник посопел, посопел, да и придумал: пиши просьбу, мол, здоровьем ослаб — неспособным к труду пособие положено, по 6 рублей на человека. Стало быть, всего 12.